Вся в своих мыслях, она побрела к гавани, машинально отмечая те изменения, которые не заметила сразу по приезде. Порт Илиуса так же был полон жизнью, как и раньше, но теперь там кипела другая жизнь. Многие торговые суда стояли пустыми у причала – никакой привычной суеты – погрузки и разгрузки, в то время как военные корабли, проворные и мощные, были повсюду, и работа на них шла полным ходом. По двум каналам – одному, ведущему на север, другому – на юг, корабли, полностью укомплектованные, выходили в открытое море.

И воинов в белых килтах было куда больше, чем обычно. Военных можно было видеть и в порту, и на улицах города, и на парапетах сторожевых башен, построенных на всех возвышенностях города. Амелия случайно стала свидетельницей трогательной сцены, когда мужчина лет тридцати вышел из дверей пекарни в сопровождении тоненькой женщины с младенцем на руках. Прислонив копье к стене, он обнял жену и стал говорить ей что-то ласковое. Она кивала и пыталась улыбаться, но в глазах ее стояли слезы. Он поцеловал ее и ушел и, шагая по дороге, оглядывался до тех пор, пока мог видеть свою жену и ребенка.

Сколько раз подобные сцены будут повторяться в акоранских домах? Поскольку существовала вероятность появления в акоранских водах американского военного флота, военные приготовления казались разумной мерой предосторожности. Почти каждый акоранский мужчина обучался военному делу, и армия Атреуса была хорошо подготовленной. Внушительная по размерам, мобильная и прекрасно обученная. Но если американский корабль прибудет в Акору с мирными целями, его намерения могут быть неправильно истолкованы. Корабль будет атакован, и тогда...

От этих мыслей у Амелии разболелась голова. Она вернулась во дворец, закрылась у себя в комнате и стала думать, как ей прожить еще один день. Она не хотела встречаться ни с Клио, ни с матерью, ибо знала, что эти две весьма проницательные дамы сразу поймут, что ей не по себе.

Сославшись на головную боль, она не вышла к ужину и осталась у себя в спальне. Когда Джоанна пришла проведать ее, Амелия, готовая к ее приходу, притворилась спящей. Обман ей был противен в принципе, но без обмана никак не получалось.

Ночью, лежа с открытыми глазами, глядя на расписанный под звездное небо потолок, она думала, как ей быть. Но решение не приходило. Спать она тоже не могла. По многолетней привычке она открыла резной сундук, стоявший возле стола, и достала оттуда свои самые любимые вещи – куклу, которую она получила в подарок, будучи совсем маленькой, несколько зачитанных книг и в маленькой подбитой бархатом шкатулке золотой шар – дар тети Кассандры.

Таких шаров во всем мире всего лишь горстка. Его сделал умелец, следуя технологии, секрет которой был давно утерян. Присев на край кровати, Амелия стала перекидывать шар из ладони в ладонь, и воздух проходил через сквозную резьбу на золотой поверхности шара. Очень скоро в комнате зазвучала мелодия. Й сама мелодия, и то, что она была ей до боли знакома, действовали на Амелию успокаивающе. Веки ее отяжелели, и она решила, что будет благоразумно убрать шар на место.

Сон пришел наконец и принес с собой тревожные видения. Дважды она пробуждалась от кошмаров с именем Нилса на устах.

Поздно ночью она почувствовала, что ветер переменился. Она встала и пошла к окну, чтобы прикрыть ставни. В лицо ей неожиданно ударил дождь.

Лунный серп еще виднелся сквозь тучи. И в этом призрачном свете было видно, как стена дождя быстро движется на восток. На Акору надвигался шторм. Они не раз выдерживали подобные испытания. Но только в такую ночь о том, чтобы отправиться в плавание самостоятельно, не могло быть и речи. Более того, если американские корабли все же подойдут к берегам Акоры, то противостоять им придется не акоранским морякам, не людям, а са мой стихии.

Она вернулась в постель и укрылась с головой одеялом. Последней ее молитвой перед сном была мольба о том, чтобы все те, кому выпала судьба быть в море этой ночью, остались невредимыми.

Какая горькая ирония судьбы – проделать весь этот неблизкий путь, чтобы у самых берегов Акоры попасть в жестокий шторм.

Одной рукой вычерпывая воду, другой держась за штурвал, Нилс оценивающе всматривался в стену воды, наступающую с запада. Шансы на то, чтобы выйти сухим из переделки, он оценивал как хорошие. И дело было не только в его мастерстве, но и в том, что его купленная в Лондоне сработанная корнуольскими мастерами шхуна оказалась на редкость удачным приобретением. В ней было всего восемнадцать футов от носа до кормы, и она бойко шла под парусами, но в штиль он один мог справиться с ней, приналегая на весла. Вообще-то на таком судне обычно доставляли людей в порт, сняв с кораблей побольше, которые из-за глубокой осадки не могли подойти ближе к берегу, но и в открытом океане корабль не сплоховал. По крайней мере, до этого дня претензий к нему у Нилса не было.

Между тем на корабль обрушился ливень. Шторм усиливался. Нилс не мог с точностью сказать, сколько ему осталось плыть до Акоры – три часа или пять, а может, и того меньше. Но не в этом была главная проблема. У него не было подробной карты береговой линии, но из достоверных источников ему было известно, что берег изрезан скалами и, если корабль попадет в шторм на подходе к берегу, очень возможно кораблекрушение.

Дождь промочил его насквозь, одежда, вернее, то, что от нее осталось после месячного плавания, прилипла к телу, рука на руле занемела и почти потеряла чувствительность.

Не очень хорошо все складывалось.

Но он бывал в переделках и похуже и все же как-то умудрялся...

Нет, в таких переделках ему еще не приходилось бывать. Волны, швырявшие корабль как щепку, были такой высоты, что, как ни выгибай шею, вершину волны все равно не увидеть. Нилс набрал воздуха в легкие, опасаясь, как бы эта чудовищная волна не оказалась последней в его жизни, и вцепился обеими руками в штурвал.

Держать штурвал – вот все, что ему оставалось. Но малютка-кораблик, как ни храбрился, как ни старался, исчерпал свои возможности. Нилс напрягал последние силы, чтобы помочь своему другу-кораблю, но его усилий не хватало.

Еще один глубокий вздох, и он услышал предательский хруст.

Только раз, всего раз еще в своей жизни Нилс кричал, предчувствуя приближение смерти. Тогда, падая на дно колодца, он звал на помощь Шедоу, и Шедоу чудесным образом его услышал. На этот раз с губ его сорвалось имя Амелии. Нет, он не надеялся, что она придет ему на помощь. Хорошо, что ее не было с ним, ибо он не хотел, чтобы она разделила его судьбу. Он закричал от отчаяния, от безнадежного желания сообщить о том, что он пытался до нее добраться, что он сделал для этого все... и не смог.

Он так хотел, чтобы они были вместе. Имя ее подхватил ветер, и этот рев ветра был последним, что слышал Нилс до того, как ревущее море подхватило его.

Амелия проснулась перед рассветом. Она поспала, но спала она мало и плохо. Поднявшись в темноте, она накинула тунику и, даже не став переплетать косу, что всегда заплетала на ночь, пошла в конюшню.