Занятый этими мыслями, Алексей отошёл от реки и начал подыматься на предхолмье. Вдруг неподалёку от него в пихтовой чаще хрустнул валежник. Так хрустят старые голые сучья под ногами зверя или человека. Это был, конечно, зверь. Едва ли сейчас по всей Кедровой гряде, от Тунгусского холма до Синего озера, можно было встретить хотя бы одного человека. Время было летнее, непромысловое, охотники в эту пору, по обыкновению, становились рыбаками и держались у водоёмов.

Алексей остановился и, вспомнив, что он без ружья, замер в настороженной позе. Валежник захрустел вновь, и Алексею показалось, что зверь быстро приближается к нему. Оставалось одно: не теряя ни одной секунды, бежать. Алексей перепрыгнул через полуистлевшую колоду и, то и дело натыкаясь на сучья, побежал назад.

После того как заросли молодого пихтача остались позади и Алексей оказался среди крупных ветвистых кедров, он остановился. Здесь зверь был менее страшен ему. От него можно было укрыться за деревьями, да он сюда и не пошёл бы: ветерок, дувший с реки, доносил запах дыма.

Алексей осмотрелся, сложил ладони трубой и закричал что было мочи:

– О-го-го-го!..

Чуткое эхо в тысячи крат усилило голос и понесло его невидимыми волнами над просторами тайги. Алексей прислушался. Он знал, что сейчас будет: напуганный эхом медведь замечется, и по лесу пойдёт треск. Удирая, зверь будет ломать на своём пути и сухостойник, и валежник, и даже молодой хрупкий ельник. Но эхо смолкло, а треска Алексей не слышал. «Ушёл, подлый!» – подумал он с усмешкой и направился к месту ночёвки.

Ульяна и Лисицын готовили завтрак. Услышав крик Алексея, они недоумённо посмотрели друг на друга и молча ждали, когда он подойдёт: фигура Алексея уж мелькала среди деревьев.

– Ты что, Алёша, заблудился? – спросил Лисицын, когда Алексей приблизился.

– Едва удрал, дядя Миша. Пошёл без ружья, хотел, пока вы спите, посмотреть поближе Тунгусский холм, – с виноватой улыбкой ответил Алексей.

– Ты чудак какой-то, Алёша! Мы же в самое звериное место зашли. Тут без ружья шагу не ступишь, – сердясь сказал Лисицын.

Ульяна исподлобья с укором взглянула на Алексея, и этот взгляд говорил: «Жалко, что не имею права делать вам выговоры, я бы отчитала вас пуще тяти».

– Где он тебя прихватил, Алёша? – смягчаясь, участливо спросил Лисицын.

– Да вот тут близенько: за кедровником, в пихтовой чаще. Я иду, слышу хруст. И тут только вспомнил, что ружья не взял.

– Ты смотри, Уля, до чего здесь зверь домашний, идёт себе на костёр, – обратился Лисицын к дочери, щурясь от дыма и почёсывая худую длинную шею, поросшую редким седоватым волосом.

– Их тут никто не пугает, тятя, они и лезут дуроломом прямо на людей, – подбрасывая в костёр мелких сучьев, проговорила Ульяна.

Собака, лежавшая в сторонке, встала, потягиваясь, взвизгнула.

– Эх, Находка, Находка, проспала ты зверя! – Ульяна ласково потрепала собаку.

– А я тоже не учуял. Хруст под зверем я далеко слышу, – сказал Лисицын. – Может, тебе показалось, Алёша?

– Ну, если звери ходили – след увидим. – Ульяна сняла с таганка закоптелый чайник и пригласила Алексея и отца пить чай.

После завтрака они разошлись. Алексей и Ульяна пошли на Тунгусский холм. Лисицын взял направление на Синее озеро. Как ни близки были ему интересы Алексея, как ни хотел охотник ему удачи, всё же он был не в силах отложить своё дело.

Ответа на заявление, посланное заказным пакетом в Москву, в Центральный Комитет партии, относительно богатств Синеозёрской тайги ещё не было. Лисицын опасался: пока заявление идёт в Москву, из области нагрянут инженеры, подымут народ, и начнут лесорубы электрическими пилами полосовать лес. Зверь бросится дальше на север. Оскудеет Улуюлье, и тогда волей-неволей придётся знаменитым мареевским пушникам и рыболовам браться за другие дела. Лисицын волновался и от безвестности страдал. Чтобы успокоить себя, он решил пройти Синеозёрскую тайгу насквозь от Кедровой гряды до истоков Гремучего ручья, что пробивался из земли в трёх-четырёх километрах юго-западнее Синего озера. Если на этом огромном пространстве он не встретит никого – значит, организация лесоучастков почему-то задержалась.

– Эй, Уля! – крикнул Лисицын, когда дочь и Алексей скрылись в лесу, а он сам, затоптав костёр, взялся за ружьё.

– Слышу, тятя! – отозвалась Ульяна.

– Темнота в дороге прихватит – заночую! – крикнул Лисицын дочери.

– Ладно, тятя, иди!

Лисицын, вскинув ружьё на руках, осмотрел его, и, перевернув вниз дулом, надел ремень на плечо.

Лисицын с первого взгляда определил, что в чаще по предхолмью ходил не зверь, а человек. Это было так неожиданно, что в первую минуту охотник не поверил самому себе. «Если б ходил человек, мимо нас не прошёл бы», – думал Лисицын. Но чем больше он присматривался к следам, тем больше убеждался, что зверя здесь не было. Зверь оставлял за собой особенный след: изломы на валежнике не цепочкой, а вразнобой, согнутые по ходу сучья деревьев, примятый бурьян, на земле царапины от когтей. Ничего этого охотник не обнаружил.

Зато в двух-трёх местах под покровом густого брусничника на песке отпечатались шляпки винтов, на которых держались подковки сапог.

«Видать, прибыли люди лесоучастки нарезать», – встревоженно подумал Лисицын.

– Кончилось, звери, ваше приволье, – вслух сказал охотник. Ему захотелось сейчас же увидеть Ульяну и Алексея и поделиться с ними своими тревожными предположениями.

– Уля, Уля! – крикнул Лисицын. Но на его голос никто не отозвался: Ульяна и Алексей ушли уже далеко и его не слышали.

Лисицын подождал ответа, крикнул ещё раз, с минуту постоял и пошёл дальше. «Почему же тот человек к нам на чай не подвернул? Может, они с Алёшей-то друг друга испугались? Алёша подумал про него, что идёт зверь, а тот про Алёшу. Нет, подожди… Алёша потом вон как зычно кричал. По всей тайге грохотало, не мог тот не слышать», – думал Лисицын.

Из-под ног вспорхнул рябчик. Лисицын даже вздрогнул, так увлечён был своими мыслями.

«Если лесотехники прибыли, – продолжал рассуждать про себя Лисицын, – то здесь им не место. Они в сосняке начнут работу».

Лисицын пересёк Кедровую гряду и по гладкой долине, поросшей ровным сосновым лесом, направился к Синему озеру. До Синего озера было от Тунгусского холма километров тридцать. Лисицын шёл, не замечая расстояния. Давно он не ходил по этим местам, и вид тайги радовал его. Молодой подлесок вырос, стал гуще. Зверьки сновали на глазах у Лисицына, стайки птиц, то рябчиков, то косачей, с шумом взлетали с земли и рассыпались по деревьям.

Пройдя километров десять, Лисицын вышел к маленькой речушке и прилёг на берегу отдохнуть. Речушка, названная Утиной, славилась своими омутами. В осеннюю пору, перед отлётом на юг, на омутах было столько уток, что от них чернела вода. Омуты и теперь не пустовали. Молодые выводки проходили тут первую школу жизни. С омутов долетало до Лисицына крякание уток и дружное попискивание утят. «Ишь как они заливаются! Хорошо, что Находка не увязалась со мной, перепугала бы их, а которых и передавила бы», – подумал Лисицын, с улыбкой прислушиваясь к птичьему разговору и попыхивая трубкой.