Ледник находился в подвале сразу напротив двери в мертвецкую. Вниз вело несколько каменных ступенек. Шадрин открыл крепкую деревянную дверь с некоторым усилием. Из черного проема пахнуло мертвенным холодом. У Сыровяткина по спине пробежали мурашки.

— Вы со мной или здесь обождете? — спросил Ванзаров.

Полицмейстер предпочел побыть на солнышке. За последние дни он насмотрелся достаточно.

Шадрин зажег масляный фонарь и держал его высоко над головой. Ванзаров сбежал по ступенькам и, нагнувшись, зашел в чрево ледника. Сыровяткина невольно передернуло: все-таки у чиновника сыска нервы стальные. Ничего не боится. Завидное качество. Подобной крепости в себе полицмейстер не ощущал.

Ванзаров появился довольно скоро, по лицу его нельзя было понять: удалось ли ему найти там хладный труп Юнгера или нет, радует это сыщика или огорчает? Вот и настал момент пойти с козыря. Стараясь не показать виду, Сыровяткин сказал, что пропаже Юнгера может быть самое простое объяснение.

— Ушел пешком в Гатчину или Царское Село?

Козырь оказался бит, не успев лечь на стол. Сыровяткин в смущении крякнул.

— Но ведь это же очевидно…

— Очевидно, но невозможно, Константин Семенович…

— Но почему?

— По причине психологики…

— Простите, Родион Георгиевич, я искренно не понимаю.

— Хорошо, я объясню вам, — было заметно, что Ванзаров сдерживает нетерпение. — До ближайшего поезда сколько?

— Больше получаса…

Санитар запер дверь мертвецкой и поднялся наверх. В руках, измазанных йодом, он вертел связку ключей.

— Господа, я могу быть чем-то полезен вам? — спросил он.

— Аполлон Григорьевич сделал все, что хотел? — в ответ спросил Ванзаров.

— О, это великий человек! Наблюдать за его работой истинное наслаждение… — Шадрин даже зажмурился. — Сразу видно мастерство и школу.

— Но вы ему помогали?

— Ассистировал, как мог. Такая честь для меня. Но эта бедняжка, новая жертва, какой ужас, что с ней сделали: ударить девушку багром! Какая жестокость…

— А то, что ее нарезали на клочки, вас не сильно беспокоит?

Шадрин пытался что-то ответить, но запнулся.

— Я хотел сказать, что это вообще все ужасно, — кое-как выдавил он.

— Вам она знакома?

— Да, это дочка учителя Гейнца, такая славная барышня…

— Имели на нее виды?

Санитар совершенно смутился.

— Что вы… Разве я могу… Ее отец никогда бы…

— По-моему, вы ничуть не хуже прочих. Все хотел спросить: а что находится через перегородку от мертвецкой? Судя по проему стены, что-то складское?

— Именно так, — кивнул Шадрин. — Провизорский склад больницы. В мертвецкой лед держим брусками, вы видели, перегородка тонкая, в провизорской тоже холодно. Так бруски льда экономим до зимы.

— Где вы учились, господин Шадрин?

Вопрос привел санитара в некоторое смущение.

— Нигде. Так что все более своими силами…

— Как в больнице оказались?

— Спасибо доктору Затонскому, взял. Мечтаю выучиться на лекарского помощника… Или хоть фельдшера.

— Благодарю, более не задерживаю, — сказал Ванзаров, как всегда неожиданно. Он подождал, пока Шадрин отойдет подальше своей неторопливой шаркающей походкой. — Что вы о нем знаете?

Сыровяткин даже не понял, о ком его спрашивают.

— О господине Шадрине.

— Об этом? — у полицмейстера послышалось презрение. — А что о нем знать? Санитар, обслуга, живет при больнице…

— Местный или приезжий?

— Вот уж не помню таких мелочей, — ответил Сыровяткин. — Для чего он вам сдался?

— Константин Семенович, вам не кажется, что для санитара у него слишком правильно поставлена речь?

Полицмейстер не нашелся, что ответить на такой странный вопрос.

— А вот давайте у доктора спросим! — и он окликнул Затонского, который так не вовремя вышел из больницы.

Доктор подошел так, как идут на эшафот.

— Что вам угодно? — спросил он.

Ванзаров не позволил себя опередить.

— Когда взяли санитара Шадрина к себе в больницу?

— Чуть больше года назад.

— А если точнее: два года назад. Когда сами устроились?

Затонский принял свой обычный непроницаемый вид.

— И что с того?

— Попробую угадать. Шадрин не местный, вы привезли его из Петербурга, личного помощника, так сказать.

Доктор промолчал. Молчание его было выразительней слов.

— Как видно, тоже служил в Мариинской больнице? — спросил Ванзаров.

Вот теперь Затонский позволил себе улыбку.

— Ваша прозорливость, господин полицейский, на этот раз дала маху. Шадрин был пациентом Пряжки[7], его выписали, деваться ему было некуда. Я уезжал из столицы, он остался бы без присмотра. Вынужден был приютить беднягу. Дал работу. Он неплохо справляется. Мирный и добрый. Слушает и запоминает…

— Ваш родственник?

— Двоюродный племянник…

— Благодарю вас, — сказал Ванзаров. — Родственников надо беречь. Мало ли, пригодятся.

Затонский повернулся и пошел к больничному корпусу.

— Что же вы, господин полицмейстер, не следите: у вас тут два года человек без паспортного стола проживает, а вы ничего не знаете.

— Да уж… — только и мог сказать Сыровяткин. Опять привычная и такая устроенная картина его жизни дала трещину. Опять этот коварный ум открыл в обычном нечто неожиданное.

— Я обещал объяснить вам, почему пропажа Юнгера так беспокоит меня, — напомнил Ванзаров.

— Ой, как любезно с вашей стороны…

— Тогда проводите меня до вокзала.

Они пошли неторопливо.

— Все предельно просто. Если знать характер и манеру поведения доктора Юнгера, вы бы согласились: он не будет просто так гулять по городу, заглядывать в больницу или в гости. А тем более ходить пешком до Царского. У него каждая минута на вес золота. В буквальном смысле — пациенты платят. Если он приехал, чтобы найти меня, значит, сведения крайне важные. Я бы сказал, опасные. С такими сведениями человеку не до прогулок и развлечений, ему их хочется скорее передать.

— Но как же, на кладбище он ведь пошел? — возразил Сыровяткин.

— Именно потому, что сведения были связаны с Горжевским. Вероятно, он хотел посетить могилу не только для того, чтобы положить цветы.