Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой исторический опыт Риму не подходил. Цари — от Ромула до Тарквиния Гордого — были слишком далекой историей, и традиция исключала возвращение к их опыту. Цари стран и народов, которых римляне числили варварскими, тем более не могли быть достойным примером. Монархи же эллинистические, особенно в эпоху слияния греческой и римской культуры, для человека, стремящегося к единоличной власти, неизбежно становились образцом для подражания. Да и за примерами далеко ходить не надо. Гай Юлий Цезарь и Марк Антоний держали себя, да и были таковыми по сути, как царственные супруги царицы эллинистического Египта Клеопатры. Оба они были достойным примером для Гая. Но не в смысле поиска возлюбленной на берегах Нила, а как люди к царскому венцу неравнодушные.
Стремление Гая превратить свою власть в царскую не осталось незамеченным римлянами: «Он присвоил множество прозвищ: его называли и «благочестивым», и «сыном лагеря», и «отцом войска», и «Цезарем благим и величайшим». Услыхав однажды, как за обедом у него спросили о знатности цари, явившиеся в Рим поклониться ему, он воскликнул:
Немного недоставало, чтобы он тут же принял диадему и видимость принципата обратил в царскую власть»{283}.
Позднеримский историк утверждал: «Возгордившись… он требовал, чтобы его называли господином, и пытался надеть себе на голову знаки царской власти»{284}.
По мосту из Путеол в Байи Гай и в самом деле проскакал однажды в подлинно царском облачении: на нем были доспехи Александра Македонского.
Из эллинистических традиций и нравов Гаю были близки не только царственные. Его отношения с Друзиллой, шокировавшие римлян, испокон века нетерпимо относившихся к инцесту, с точки зрения эллинистического Востока, и в первую очередь Египта, вовсе не выглядели чем-то необычным. В этом Египет Птолемеев был наследником Египта фараонов, ведь в этом древнем царстве роль женщины была совсем не такой, как в иных странах Востока и Греции. Египетская женщина вовсе не была приниженной и бесправной. В Древнем Египте земельная собственность наследовалась по женской линии — от матери к дочери. Муж поэтому владел собственностью, пока была жива его жена. Но в случае ее смерти собственность переходила либо к дочери, либо к мужу дочери. И вдовец, дабы не утратить то, чем владела семья, должен был жениться на собственной дочери. Потому кровнородственные браки у египтян стали делом обыкновенным. Особенно ярко эта традиция проявилась в царских семьях, но и простые египтяне также спокойно относились к кровнородственным связям и бракам. О том, что в результате кровосмесительных браков могут рождаться дети с умственными и физическими отклонениями, они не задумывались. Кстати, столь печальный итог инцеста вовсе не обязателен. У египтян понятие «братская любовь» означало совсем не то, что у иных народов. Вот пример египетской любовной песенки, в которой девушка обращается к своему брату:
Эллинистический мир в Египте и близлежащих областях вполне спокойно унаследовал древние египетские нравы и в этом очень щепетильном вопросе. Вот пример из знаменитого античного романа Ахилла Татия «Левкиппа и Клитофонт», действие которого происходит во времена эллинистических царств. Отец главного героя вознамерился найти супругу своему взрослому сыну: «Отец женился во второй раз, и от этого брака родилась моя сестра Каллигона. Отец хотел поженить нас, но Мойры, более могущественные, чем люди, предназначили мне в супруги другую»{286}. Богини судьбы, пребывающие на Олимпе, разрушили замысел отца Клитофонта, вовсе не ужаснувшись его намерению поженить брата и сестру, но сочтя Левкиппу более достойной любви его сына.
Такие особенности древних египетских нравов не изменились и в римскую эпоху. Историк Диодор Сицилийский, современник ранней Империи, писал: «В Египте вопреки обычаям всех других народов существует закон, по которому братья и сестры могут сочетаться браком».
Разумеется, любовная связь Гая и Друзиллы случилась не потому, что их вдохновили любовные традиции далекого Египта. Причиной, скорее всего, стало опасное соседство юноши и девушки, единовременно застигнутых «ужасами полового созревания». Но египетские обычаи наверняка были обоим известны, что дало им смелость не слишком таить свои отношения. Дабы и окружающие воспринимали инцест как норму в августейшей семье, Калигула с гордостью говорил, что мать его, Агриппина, родилась от кровосмешения, совершенного Августом с родной дочерью Юлией! Убийственная клевета на человека, издавшего закон о суровом наказании за инцест! Впрочем, Гай менее всего собирался опорочить прадеда, он желал, чтобы римляне смотрели на кровосмесительную связь как египтяне и ближневосточные эллины. Заодно, напомним, ему не хотелось иметь дедом ненавистного Агриппу, сыгравшего столь значительную роль в поражении и последующей гибели любимого Гаем прадеда Марка Антония.
Любовь Гая и Друзиллы особенно расцвела, когда Калигула стал императором и счел, что более незачем таиться от окружающих и уж тем более стыдиться своих чувств. Возлюбленную сестру он отнял у ее мужа, Луция Кассия Лонгина, на жизнь с которым Друзиллу обрек ненавистный Тиберий. Теперь Друзилла заняла при брате положение законной жены. Во время болезни он даже назначил ее наследницей своего имущества и власти{287}. И это при живом еще официальном преемнике Тиберии Гемелле! А может, назначение Друзиллы законной наследницей и ускорило гибель злосчастного внука Тиберия? Кстати, такое распоряжение наследством было в истинно египетском, но никак не в римском духе. А весьма оригинальный способ следования римским обычаям Калигула продемонстрировал весной 38 года. Явившись на свадьбу Гая Кальпурния Пизона и красавицы Ливии Орестиллы, он повел себя совершенно неожиданным образом: «Ливию Орестиллу, выходившую замуж за Гая Пизона, он сам явился поздравить, тут же приказал отнять ее у мужа и через несколько дней отпустил, а два года спустя отправил в ссылку, заподозрив, что она за это время сошлась с мужем. Другие говорят, что на самом свадебном пиру он, лежа напротив Пизона, послал ему записку: «Не лезь к моей жене!», а тотчас после пира увел ее к себе и на следующий день объявил эдиктом, что нашел себе жену по примеру Ромула и Августа»{288}. Здесь Калигула с очень своеобразным юмором подчеркивает следование примеру знаменитейших римлян: основатель города Ромул организовал для первых римлян, не имевших жен, знаменитое похищение сабинянок, а Август, основатель принципата, «жену одного консуляра на глазах у мужа увел с пира к себе в спальню, а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей»{289}.