Такой шаг даст предпринимающим его странам и народам существенную передышку для качественного укрепления государственного регулирования финансовых рынков и глубокой реструктуризации крупнейших корпораций. До сих пор такие шаги делали только относительно слабые страны Юго-Восточной Азии. Поэтому они носили временный, неуверенный и непоследовательный характер. Следование по этому пути Европы, Китая и России с вероятным участием Японии приведет к постепенному образованию подлинного материка стабильности, нейтрализовав стратегические усилия США по уничтожению самой его возможности (реализовавшиеся, в частности, в организации югославской и украинской катастроф).

В свою очередь, такое развитие событий сузит потенциальное пространство передвижения спекулятивных финансовых капиталов — финансового цунами — до незначительного пятачка, безвредного для мировой экономики в целом.

Дополнительные выгоды создания трансъевразийской магистрали для Японии заключаются в том, что по-прежнему «перегретая» японская экономика обретает качественно новое направление масштабного перелива избыточных капиталов. Совершенно очевидно, что по перечисленным выше причинам за счет преодоления ограниченности национального экономического пространства при этом происходит также радикальное повышение геополитической и геоэкономической устойчивости и конкурентоспособности Японии.

Определенную (хотя и совершенно незначительную по сравнению с ущербом от срыва попыток дестабилизации стратегических конкурентов) выгоду получат даже США, так как доллары, в среднесрочном плане вытесняемые из-за своей снижающейся надежности из резервов и расчетов, неминуемо будут вложены в конечном итоге в строительство данной магистрали.

Таким образом, уже начало работы над проектом глобальной транспортной магистрали само по себе создаст не только для его непосредственных участников, но и для всего геоэкономического пространства новую, значительно лучшую реальность. Ведь в условиях широкого распространения информационных технологий на принятие решений влияет не само развитие событий, но уже сообщения о них — информационные фантомы. Поэтому евразийская магистраль начнет влиять на развитие человечества и процессы глобальной конкуренции не тогда, когда она будет построена и по ней будет налажена регулярная и массовая перевозка контейнеров, но уже тогда, когда всеми заинтересованными сторонами будет принято окончательное стратегическое решение о ее постройке.

Промедление в этом вопросе, тянущееся уже долгие годы, создает для России вполне реальную угрозу утраты самой возможности когда-либо создать трансъевразийскую железнодорожную магистраль, проходящую по ее территории.

Неминуемое в случае дальнейшего промедления складывание трансъевразийской транспортной магистрали без участия России объективно означает ее вытеснение на периферию не только мировой транспортной системы, но и широкомасштабных процессов региональной и, более того, континентальной экономической интеграции в целом. Подобное развитие событий будет безо всяких преувеличений означать стратегическую катастрофу для России. Она лишится важнейшего фактора внутренней интеграции и из естественного моста между Европой и Юго-Восточной Азией, которым сейчас потенциально является, превратится в совокупность никому не нужных третьестепенных окраин реальных участников глобальной конкуренции — интегрирующейся Европы, Большого Китая, исламского мира и Японии. Это качественно повысит вероятность необратимого территориального распада нашей страны, перерастание которого в открытую форму и окончательное завершение станет всего лишь вопросом времени, причем совершенно незначительного.

Россия XXI века может вернуться в границы XVI века

Освоение природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока под международным, а не российским контролем является открытой темой энергичных дискуссий американских специалистов и аналитиков ряда других стран по меньшей мере с 1996 года.

При этом обобщение картин идеального мироустройства, к которому неявно (а зачастую и неосознанно) стремятся ключевые участники глобальной конкуренции, приводит к примерно одинаковой итоговой системе представлений. В соответствии с ней реальная власть российского государства ограничивается не более чем европейской частью современной России. Границы этой «Московии» у различных участников мировой конкуренции по понятным причинам не совпадают: в то время как одни готовы щедро оставить нам Урал и всю равнинную часть Северного Кавказа, другие отрицают права России даже на Поволжье. Так или иначе, на этой территории предполагается сформировать вполне европейское по внешнему антуражу государство — своего рода гибрид Португалии (этого недостижимого идеала путинского поколения российских реформаторов) и Польши.

Природные же ресурсы Сибири и Дальнего Востока, представляющие собой основную часть ресурсного потенциала современной России, должны будут перейти под внешний контроль авторов соответствующих подходов, которые рассчитывают на то, что сами будут осуществлять или, по крайней мере, организовывать их эксплуатацию. При этом, насколько можно понять, транснациональные корпорации даже готовы платить налоги со своей осуществляемой на территории Сибири и Дальнего Востока деятельности через Москву — частью ради поддержания относительной цивилизованности в лишающейся источников существования «Московии», частью в силу заведомо более выгодных условий ведения бизнеса. Ведь понятно, что выбить уступки из ослабевших российских властей для транснациональных корпораций будет на порядок проще, чем из любого относительно демократического (и значит, учитывающего мнение населения) государства с относительно развитой экономикой.

Представляется принципиально важным, что подобные подходы ни в коей мере не являются чьими-то злонамеренными кознями, направленными на нанесение вреда России. Подобных альтруистических, не связанных с достижением собственной выгоды мотиваций в современном мире попросту не существует. К глубочайшему сожалению, прогнозы, связанные с территориальной дезинтеграцией России за счет отторжения (разной степени насильственности) от нее Северного Кавказа, Сибири и Дальнего Востока, не говоря уже о Калининградской области, носят целиком и полностью инерционный характер.

Они отражают не чью-то враждебность по отношению к России, а ее сложившиеся и достаточно прочные тенденции развития, вызванные собственной слабостью, деградацией российского общества и наглядно демонстрируемой (за исключением разве что единственных эпизодов, связанных с защитой Южной Осетии от попытки геноцида в 2008-м и воссоединением с Крымом в 2014 году) ничтожностью российского государства.

В то же время установление контроля за российскими месторождениями полезных ископаемых (в первую очередь нефти) является, насколько можно понять, неотъемлемым элементом стратегий развития по меньшей мере двух ключевых участников глобальной конкуренции — США и Китая. Но если первые стремятся распространить свое влияние на все значимые запасы нефти в мире, то второй ориентирован на непосредственно прилегающие к его территории месторождения, восполняя свою меньшую геополитическую мощь значительно большей концентрацией. От гонки за нефтяными месторождениями не остается в стороне и Япония, по-настоящему встревоженная реальностью перспективы установления американского и особенно китайского контроля в той или иной форме за основной частью нефтяных запасов мира.