не дурак, скажи? Не разиня?

— Кто?

— Не ты, само собой. Я.

— Но ты же, кажется, говорил, что хорошо знаешь девушек. Досконально разбираешься во всех их увертках, уловках, повадках.

Я привстал со стула и поправил абажур настольной лампы, чтобы лучше видеть своего собеседника. Нет, и тени иронии не было на этом обветренном, гладко выбритом, невозмутимо спокойном лице. Андрей, вероятно, и не подозревал, что люди иногда способны иронизировать друг над другом.

— Это ты говорил обо мне, — сказал я. — А я только слушал и верил тебе…

…Прерывистые гудки оповестили участников экспедиции о том, что «Пятилетка» приблизилась к препятствию, к первому ледяному барьеру.

В прошлом году ледокол пытался прорваться вперед, форштевнем-секирой прорубиться к центру «белого пятна». После того как это не удалось, на лед была спущена санная группа. Сейчас, наученные горьким опытом, мы готовились поступить по-другому.

Нас заинтересовала большая полынья, еще в прошлую экспедицию обнаруженная севернее острова Врангеля. Нельзя ли по аналогии предположить, что нечто подобное есть и севернее Земли Ветлугина? Льдины, поднесенные могучим потоком к Земле, громоздятся, скапливаются у южного ее берега, пространство же у северного берега должно оставаться свободным ото льдов.

На этом предположении строился план дальнейших действий.

Едва зазвучали прерывистые гудки, как матросы принялись поспешно стаскивать брезент с самолета, стоявшего на палубе.

Очень быстро расчищена была небольшая стартовая площадка, потом осторожно, с помощью лебедок, спущен на лед самолет.

В качестве наблюдателя Андрей приказал лететь мне.

День был, к сожалению, пасмурный. Последнее время погода вообще не баловала нас.

Торосы, торосы! Сверху это похоже на складки земной коры, следы горообразовательного процесса. Но можно сравнить и с фортификационными укреплениями. Вот первая линия обороны. Вот вторая. Как быстро, однако, очутился я над нею! В прошлом году это стоило нам стольких усилий! Тащились с санями целый день, балансируя на ледяных перемычках, форсируя промоины вброд.

Серые полосы тумана протянулись внизу. Знакомая картина!. Летний пейзаж остался неизменным, но таким же, каким я видел его с самолета три года назад, во время катастрофы с «Ямалом». Туман над Землей Ветлугина, наверное, не исчезает почти никогда, как над Лондоном.

Несколько раз самолет пролетел над районом «белого пятна» — из конца в конец. За туманом не видно было не только Земли, но и полыньи.

Однако на этот раз я применил новинку — фотоаппарат с инфракрасными лучами. Они обладают свойством проникать сквозь туман. Вернувшись на корабль, который за это время успел пройти часть своего пути в обход препятствия, я поспешил проявить снимки.

Синицкий и Вяхирев, топтавшиеся за моей спиной, разочарованно вздохнули. Земли на снимках не видно. Вероятно, контуры ее слишком сглажены и она сливается с окружавшими ее льдинами.

Зато обнаружена желанная полынья. Несколько севернее тех координат, на которых, по вычислениям Петра Ариановича, находилась Земля, мы увидели то, что надеялись увидеть: темное пространство воды!

Дальше все, как пишут в военных сводках, развивалось согласно заранее разработанного плана.

Ледокол завершил зигзаг, возобновив самостоятельное плавание во льдах, вышел из сомкнутого строя плавучих льдин и круто повернул на юг. Мы собирались зайти к нашим островам с тыла.

Вначале предполагалось, что самолет опять поднимется в воздух и поведет за собой корабль кратчайшим путем к полынье, выбирая разводья среди льдин. Но туман, повисший непроницаемой пеленой над «белым пятном», мешал этому. Ледокол двинулся на юг почти в сплошной мгле, как слепой с вытянутой вперед палочкой.

— К эхолоту! — приказал Андрей, и я сбежал вниз в рубку.

В рубке тихо. Только мерно тикают часы да шелестит бумага. Все знакомо, буднично, словно бы находимся еще вне «белого пятна». Но мы уже внутри него.

Вошли, прорвались!..

Не помню, сколько времени я просидел, не спуская глаз с медленно двигавшихся квадратиков кальки, — наверное, очень долго, потому что заболела спина.

На пороге появился Андрей.

— Ну как?

— Глубины уменьшаются, но очень медленно…

Глаза у Андрея воспалены, красны. Он не говорит таких слов, как «крепись», «мужайся». Просто стоит над вращающимся валиком эхолота и смотрит на меня.

— Продрог? — говорю я.

— Нет. Просто так… Пришел к тебе.

— Жаль, что туман!

— Ничего не поделаешь. Маре инкогнитум! Море тайн, море тьмы… Слушай: я посижу у эхолота, сменю тебя. Приляг на четверть часа… До Земли еще далеко.

— Нет. Я только поднимусь на мостик, погляжу, как там, и сейчас же назад…

Туман, пока я был в рубке, сгустился еще больше. Он обступил корабль со всех сторон. Изредка в разрывах тумана, как в колодце, мелькало чистое небо. С бака доносились монотонные возгласы впередсмотрящих.

— Слева по борту торос!

— Прямо по борту разводье!..

Из мглы шагнул ко мне человек и сказал голосом Сабирова:

— На эхолот только и надежда. Не выскочить бы на мель!

Я присел на скамью, прислушиваясь к успокоительно-равномерному пощелкиванию тахометра.

За плечами рулевого и за спицами штурвала видны ломающиеся, уходящие в воду льдины.

Впечатление такое, будто плывем под водой. В столбах света несутся впереди дрожащие водяные капли. Прожекторы вырывают из мглы то края ледяных полей, то тускло отсвечивающую черную тропинку разводьев.

И вдруг почудилось, что я в Весьёгонске.

Плохо видно в струящемся сумраке воды. Стебли кувшинок перегораживают улицу, как шлагбаум. Бревенчатые низкие дома оплетены водорослями. Стайки рыб мелькают в черных провалах окон.

Ну конечно, а как же иначе! Ведь это Подгорная улица, а она затоплена, ушла на дно!

Делаю усилие, вскидываю голову. По-прежнему в свете прожекторов колышется туман, палуба подрагивает под ногами.

Наверное, я здорово вымотался за этот день, особенно во время полетов, когда нервы буквально вибрировали от напряжения, потому что тотчас же снова задремал.

Мне привиделось, что я лежу в своей каюте. Ко мне на цыпочках вошел Петр Арианович. Хочу встать, но он останавливает меня, садится на краешек койки, большой теплой ладонью ласково проводит по моему лицу.

— Ну и устал же ты, Леша, — говорит он. — И постарел… Глаза по-прежнему твои, а морщинки у рта не твои, чужие. И седина сквозит в висках. А ведь по возрасту ты еще не стар… Жаль будить тебя, но… Надо вставать, Леша! Вставай, вставай! Эхолот показывает семь метров!

Он тряхнул меня за плечо. Я открыл глаза и увидел, что это не Петр Арианович, а Андрей склонился надо мной.

— Вставай! — настойчиво повторил Андрей. — Семь метров под килем!..

Корабль стоит на месте. Два пучка света уперлись в серую стену впереди. Что там? Острова или мелководье?..

— Ну и туман! — хрипло сказали на палубе. — Хоть режь его ножом!

— Солнце надо ждать, — ответил кто-то