– Но почему они хотели убить тебя?

– Потому что я родился не в том месте, а во время войны они делали страшные вещи с детьми, даже с младенцами.

– Да. – Джимми опускает взгляд, и я вижу, что он пытается все осмыслить. Затем он снова смотрит на меня, его взгляд становится теплее.

– Кто же тогда твои настоящие родители?

– Не знаю. Они тоже были заключенными и почти погибли. Но не погибли.

– Ты встретишься с ними?

– Может быть, я не знаю.

– Почему около твоего дома целыми днями сидит коп? Где твой папа?

– Он во Франции, помогает им с расследованием. А копы приглядывают за нами, пока его нет.

– Здорово. – Джимми хмурится. Я понимаю, что он не до конца верит во всю эту историю. Да и я тоже. Я не понимаю, зачем нужен коп. У некоторых детей нет отцов, но у них нет и копов, которые приглядывают за ними.

Он пихает меня в бок.

– Хочешь помочь мне собрать машинку?

Санта-Круз, 16 июля 1953 года

Телевизор выключен, и в доме очень тихо.

– Сэм! – зову я.

Наверное, он в своей комнате. Я собираюсь пойти проведать его, когда звенит дверной звонок. Это молодой офицер, Джон. Он снимает фуражку и вытирает ноги о коврик, когда входит внутрь.

– Миссис Бошам, у меня есть новости.

Он замолкает, уставившись себе под ноги.

То, как он произносит это, еле слышно, еле выдавливая последние слова, пугает меня. Это плохие новости. Я просто знаю.

– Проходите. – Я отхожу в сторону.

– Спасибо, мэм.

Джон прижимает фуражку к паху.

– Могу предложить вам что-нибудь выпить?

Я говорю голосом вежливой хозяйки, выполняю все условности, откладывая момент истины.

– Спасибо, пожалуйста. Благодарю вас.

Пожалуйста и спасибо в одной фразе. Видимо, ему очень неловко.

– Кофе? Сок?

Он идет за мной в кухню.

– Сок будет очень кстати. Спасибо.

Он наблюдает, как я наливаю апельсиновый сок в стакан.

– Сэм знает о своих родителях и всей этой истории? – вдруг спрашивает он.

– Да.

– Как он?

– Это сложно для него. Он ужасно скучает по папе. Мы оба скучаем.

Джон кивает, показывая, что понимает, о чем речь, и мы садимся за кухонный стол. Я смотрю, как он пьет сок. У него открытое лицо и ярко-голубые глаза. У него русые волосы, зачесанные на один бок, и маленький нос – аккуратный и ровный, а подбородок круглый. Он выглядит таким молодым. Изучая его, я делаю глоток воды. Задумавшись, проливаю воду мимо рта, и она растекается по столу. Я не успеваю взять салфетку, но Джон уже подскакивает и хватает кухонное полотенце с металлической ручки на дверце плиты. Я позволяю ему вытереть воду.

– Вы сами его сшили? – Он держит в руках кухонное полотенце и смотрит на вышитый на нем Пон-Нёф. – Очень красиво.

– Это моя бабушка.

Какого черта он говорит о кухонном полотенце?

– Вы взяли его с собой, когда бежали из Франции? И до сих пор сберегли?

– Да, у меня три таких. Мы пеленали в них Сэма.

Все эти годы проносятся у меня перед глазами, будто время пошло вспять. Я чувствую себя так, будто вернулась в прошлое и соскальзываю, качусь вниз, отчаянно желая сбежать.

– Вы поддерживаете связь со своей семьей во Франции с тех пор, как приехали сюда?

– Не особо. Им оказалось непросто простить меня за все, что им пришлось пережить по моей вине.

Я замолкаю и думаю о том, каким эгоистичным было мое решение.

– Я просто сбежала, даже не подумав о них.

Джон кивает, пытаясь осмыслить сказанное.

– Я была очень молода.

– Да, мы все совершаем ошибки в юности.

– Ошибки? Вы думаете, это было ошибкой? Глупой ошибкой?

Он краснеет. Бедный парень. Он ни в чем не виноват.

– Какие новости вы хотели мне передать? – спрашиваю я. Теперь я готова их услышать. – Они о процессе?

– Да, он был очень коротким. Они обсуждали его в участке как раз перед тем, как я поехал сюда на смену. Скоро они пришлют кого-то, чтобы официально сообщить вам все.

Я смотрю на него. Дело плохо.

– Но вы ведь уже здесь, Джон. Просто скажите мне.

Я вытрясу из него информацию, если мне придется.

Джон сглатывает. Уверена, он жалеет, что не остался снаружи.

– Присяжные приняли единогласное решение, миссис Бошам.

– Единогласное?

– Да. Мне очень жаль. Не знаю, как сказать вам.

Мое сердце замирает. Я забираю у него кухонное полотенце, чтобы утереть глаза, и молюсь: Господи, пожалуйста, пусть все будет не так плохо.

– Просто скажите мне, прошу.

– Вашего мужа признали виновным в похищении, но, ввиду смягчающих обстоятельств он получил всего два года. Это действительно чисто символический приговор.

– Но он не похититель! Не похититель!

Я вскакиваю, опрокинув стакан. Все плывет у меня перед глазами.

– Миссис Бошам, они обязаны назначить ему какое-то наказание, иначе поднялась бы шумиха.

– Шумиха? Какая шумиха? Жан-Люк не похититель. Он спас Сэма!

– Присядьте, миссис Бошам, прошу вас. Это еще не все.

Острая боль пронзает меня. Я охаю, но не могу произнести ни слова. Комната начинает кружиться перед глазами. Мне не хватает воздуха. В глазах темнеет.

Джон придерживает мою голову, положив ее на свое согнутое колено. Мое лицо мокрое, как и блузка, прилипшая к телу.

– Мне жаль, – говорит он. – Я вылил немного воды на ваше лицо. Вы не приходили в сознание.

Он кладет ладонь мне под руку в попытке поднять меня, но я не могу сгруппироваться. Я падаю обратно на пол. Джон встает и смотрит на меня.

– Мне жаль, что вы промокли. Хотите немного воды?

Я смотрю на него и начинаю смеяться. Еще воды? Отвратительный истерический смех вырывается из моей груди. Я не могу остановиться. Пытаюсь выдавить слова, но меня снова охватывает смех.

– Прошу, миссис Бошам. Разрешите помочь вам.

Он пытается поднять меня еще раз. Я сдерживаю смех, и на этот раз мне удается встать. Я позволяю ему посадить себя на стул.

– Возможно, вам стоит съесть что-то сладкое. Вы очень бледная.