— Не здесь?

— Ваш приятель содержится в одиночке, — проворчал тюремщик, и сердце Арни подпрыгнуло от радости.

Три голые темные стены и одна решетка. Запах мочи, мышей и скверного табака. Большой замок. Арни покосился на пояс тюремщика со связкой ключей.

— Сколько у меня времени?

— А сколько вам надо? Полчаса хватит?

Арни кивнул. Он не заметил, как тюремщик ушел. Из-за решетки на него смотрел Кларенс Хейвуд, смотрел молча, не двигаясь, и эта минута, когда Арни заглядывал не столько в глаза бывшего друга, сколько в свою собственную душу, была одной из самых страшных минут в его жизни.

Он вспомнил, как в былые времена они с Кларенсом умели отвоевывать у мира свои собственные уголки, где ощущали уединение и укрытие, и это воспоминание отозвалось такой душевной болью, что он едва не задохнулся.

— Что тебе нужно? Зачем ты пришел? — спросил Кларенс.

— Поговорить.

— О чем?

— Я хочу помочь тебе выйти отсюда.

— Вот как? — Кларенс подошел к решетке. — С чего бы вдруг?

И Арни твердо ответил:

— Ты знаешь.

— Стало быть, я не ошибся? Это ты сказал Иверсу, что мы пошли в Денвер?

— Да, я.

— А почему? Чтобы жениться на его дочери?

Арни сделал паузу.

— Сейчас я уже не помню, как это случилось.

— Да оно и не важно. Главное, ты меня предал. И в таком случае тебе впору молиться, чтобы я никогда не покинул этих стен!

— Я в долгу перед тобой.

— Какой долг? — небрежно произнес Кларенс, хотя его взгляд говорил обратное. — Мы совершенно разные люди. Я все эти годы грабил поезда, а ты… ты работал на Иверса и делал детей его дочери. Так?

— Получается, да, — смиренно ответил Арни. — Хотя все не так просто. Я тоже должен находиться по ту сторону решетки.

— Ты имеешь в виду смерть Иверса? Она, — голос Кларенса чуть дрогнул, — говорила об этом.

— Это правда. Я застрелил его, когда он стал душить Дункана.

— Дункана?

— Так зовут сына Эвиан.

На лице Кларенса появилось едва уловимое трогательное выражение. Заметив это, Арни тяжело произнес:

— Прости, но мне не хочется тебе лгать. Дункан — сын Джозефа Иверса.

— Тогда почему он набросился на собственного сына?

— Он считал, что ребенок не от него, и Эвиан всячески поддерживала в нем эту мысль. Она сказала, что это была ее месть. Дункан все видел, но она велела ему солгать шерифу. Я был против, но она настояла, и теперь получается, что мальчик прикрывает убийцу своего собственного отца.

— Значит, он думает, что его отец кто-то другой?

— Мне кажется, Эвиан не сказала ему ничего конкретного.

— Какая запутанная у вас жизнь! Моя куда проще, — рассмеялся Кларенс, и этот смех показался Арни нервным и злобным.

— Эвиан считает, что я освободил ее, — добавил он.

— Я заметил, что она питает к тебе родственные чувства.

— К сожалению, она не признает моей вины ни в убийстве ее мужа, ни в том, что касается… тебя.

— Она считает меня вторым Джозефом Иверсом! Подумать только, в ее глазах я стал похож на человека, от которого она страдала всю свою жизнь! — в голосе Кларенса звенело такое отчаяние, что Арни невольно зажмурился.

— Она просто испугалась за сына. За всех нас.

— Она вела себя очень решительно; подумать только, ни разу не дрогнула! Надеюсь, в конце концов женщина с таким характером найдет своей счастье.

— Кларенс, — светлые глаза Арни лихорадочно блестели в темноте коридора, — сказать по правде, мы ехали в Гранд-Джанкшен на свадьбу Эвиан.

Бывший друг сделал резкий, угрожающий шаг вперед, будто желая заставить его замолчать, но идти было некуда, и Кларенс буквально вдавился телом в решетку.

— Он, конечно, богат, красив и умен?

— Кларенс…

— Ладно. Она его любит?

Арни набрал в грудь побольше воздуха.

— Не знаю. Полагаю, Эвиан надеется, что этот брак поможет ей окончательно порвать с прошлым. А еще этот человек очень нравится Дункану.

Кларенс поморщился.

— Зачем было давать ребенку имя Дункан?

— Об этом надо спросить Эвиан. Кстати, за эти годы я несколько раз навещал мистера Хейвуда. К сожалению, он считает тебя погибшим, хотя седло все еще висит на стене.

— Седло?

— Я вернул его твоему отцу.

Кларенс долго молчал, словно о чем-то вспоминая.

— Отец… Что ж, пусть он лучше думает, будто меня давно нет на свете, чем знает правду.

Арни решил, что настала пора хотя бы немного расспросить бывшего друга о его судьбе.

— Что было в твоей жизни?

— Ничего стоящего. Грабежи, виски, карты, шлюхи.

— И все — по моей вине.

Кларенс кривил губы.

— Не бери на себя так много! Я мог распорядиться своей жизнью иначе. Знаешь, Арни Янсон, — внезапно его тон изменился, — что поразило меня больше всего, когда я увидел тебя спустя восемь лет? Твои глаза. Глаза мирного человека, счастливого человека.

— Все это оплачено фальшивой монетой. И теперь я хочу, чтобы восторжествовала истина.

Кларенс пожал плечами.

— Каким образом?

— Я сдал оружие. Но не все. Я дам тебе нож. Бери меня в заложники, и мы выйдем из тюрьмы. Неподалеку привязаны лошади. В одной из седельных сумок есть револьвер, деньги, немного еды.

Кларенс усмехнулся. Странная усталая ирония шла ему куда меньше, чем былая безрассудная горячность. Несмотря на видимую простоту и грубость своей жизни, он казался Арни непонятным и заблудшим человеком.

— Я не вижу ни одной причины, по которой мне бы стоило выходить отсюда.

— Я знаю самое малое две. Первая — чтобы не быть повешенным, а вторая — чтобы поквитаться со мной.

— Ты уверен, что я этого хочу?

— Да, уверен, что хочешь.

— Что ж, — Кларенс сделал паузу, — ты прав. Только тебе-то это зачем? Продолжай жить, как жил, только и всего.

И Арни повторил:

— Ты знаешь.

Он протянул бывшему приятелю нож, и тот взял его. Арни повернулся спиной к решетке, и, просунув руку сквозь прутья, Кларенс обхватил его шею. На миг Арни почудилось, что тот задушит или зарежет его прямо сейчас: он всей кожей ощущал напряженную силу Кларенса, его холодную злобу.

Арни не покидало ощущение, будто это вовсе не спектакль и все происходит всерьез, что он самый настоящий заложник в руках преступника. Он закрыл глаза, мысленно проделывая их дальнейший путь. Он не думал ни о Надин, ни о детях. У него было чувство, будто он свершает самое последнее и главное дело в своей жизни.