– И это вам будет сложно принять. Для них мы – не враги. Мы – не достойный их противник. Они нас таковым не считают. Для них мы – добыча. Мы – еда и питье. Животные в загоне. Бутылки на полке.

Эф почувствовал бегущий по спине холодок, однако быстро взял себя в руки.

– Но ведь для любого ваши слова звучат как научная фантастика.

Сетракян нацелил на него скрюченный палец.

– Это устройство в вашем кармане. Ваш мобильный телефон. Вы набираете номер и тут же говорите с человеком, который находится на другом конце света. Вот это научная фантастика, доктор Гудуэдер. Научная фантастика, ставшая реальностью. – Тут Сетракян улыбнулся. – Вам нужны доказательства?

Он подошел к низкой скамье у длинной стены. На ней что-то стояло, под покрывалом из черного шелка, и этого покрывала Сетракян коснулся странным образом – вытянув руку и взявшись за самый край, стараясь находиться как можно дальше, – а потом сдернул его.

Они увидели стеклянную банку, в каких обычно хранят лабораторные образцы. Такие продаются в любом медицинском магазине.

Внутри, в темной жидкости, плавало хорошо сохранившееся человеческое сердце.

Эф присмотрелся к нему.

– Судя по размеру, сердце взрослой женщины. Здоровой. Достаточно молодой. Свежий образец. – Он повернулся к Сетракяну. – И что это доказывает?

– Я вырезал его из груди молодой вдовы около Шкодера, в северной Албании, весной тысяча девятьсот семьдесят первого года.

Эф улыбнулся, услышав эту стариковскую байку, и наклонился, чтобы лучше рассмотреть сердце.

Что-то, похожее на щупальце, вырвалось из него, конец присосался к стеклу прямо напротив глаза Эфа.

Тот быстро выпрямился и замер, глядя на банку.

– Э-э… что это было? – спросила Нора.

Сердце пришло в движение. Оно пульсировало. Билось.

Эф наблюдал, как распластанная, похожая на рот присоска ползает по стеклу. Посмотрел на Нору, которая, стоя рядом с ним, не отрывала глаз от сердца. Посмотрел на Сетракяна, сунувшего руки в карманы.

– Оно оживает, как только рядом оказывается человеческая кровь.

На лице Эфа отразилось недоверие. Он сместился вправо от щупальца. Присоска тут же отделилась от стекла, и щупальце вновь попыталось его атаковать.

– Господи! – воскликнул Эф. Пульсирующий орган плавал в растворе, как мясистая рыба-мутант. – Оно живет без…

Поступления крови к органу не было. Эф осмотрел обрубки сосудов, аорты, полой вены.

– Оно не живое и не мертвое, – сказал Сетракян. – Оно анимированное. Одержимое, можно сказать. Только вселился в него не бес. Присмотритесь, и вы увидите.

Эф некоторое время наблюдал за пульсациями и скоро понял, что ритм нерегулярный, не такой, как у настоящего сердца. А потом заметил, что внутри что-то движется. Извивается.

– Это… червь? – спросила Нора.

Тонкий и бледный, цвета губ, пяти-семи сантиметров длиной. Они наблюдали, как он кружит по сердцу, будто одинокий часовой, патрулирующий давно брошенную войсками базу.

– Кровяной червь, – уточнил Сетракян. – Капиллярный паразит, который размножается в инфицированных организмах. Я подозреваю, хотя доказательств у меня нет, что он и есть переносчик вируса.

Эф качал головой, не в силах поверить услышанному.

– А как насчет этой… присоски?

– Вирус видоизменяет хозяина, перестраивает его жизненно важные органы под себя. Другими словами, колонизирует и приспосабливает хозяина под собственное выживание. В данном случае хозяин – вырезанный человеческий орган, плавающий в банке, и вирус нашел способ перестроить его для получения питания.

– Питания? – переспросила Нора.

– Червь живет на крови. Человеческой крови.

– Крови? – Эф смотрел на сердце, в которое вселился червь. – Чьей?

Сетракян вытащил из кармана левую руку. В перчатке, из которой торчали кончики пальцев. Подушечку среднего покрывали шрамы.

– Ему хватает нескольких капель, а кормить надо каждые два дня. Он проголодался. Меня же не было.

Старик подошел к скамье, снял с банки крышку. Эф встал так, чтобы все видеть. Сетракян наколол палец острием перочинного ножа. Даже не поморщился, это привычное действие больше не вызывало боли.

Кровь капнула в раствор.

Присоска втянула в себя красные капли, как голодная рыба.

Закончив с кормлением, старик залепил ранку на пальце медицинским клеем из маленького пузырька, который стоял на скамье, накрыл банку крышкой.

На глазах Эфа присоска стала красной. Червь в сердце задвигался более плавно, силы у него явно прибавилось.

– Так вы говорите, что держите у себя это…

– С весны тысяча девятьсот семьдесят первого года. Отпуск я беру редко… – Сетракян улыбнулся, посмотрел на уколотый палец, потер засохший клей. – Она была выходцем с того света, зараженной. Обращенной. Древние, которые не хотят выдавать своего присутствия, убивают, покормившись, с тем чтобы предотвратить распространение их вируса. Один человек каким-то образом остался в живых, вернулся домой и заразил родных, друзей и соседей, всех, кто жил в его маленькой деревне. В тело вдовы вирус попал за четыре часа до того, как я ее нашел.

– Четыре часа? Как вы узнали?

– Я видел метку. Метку стригоя.

– Стригоя? – переспросил Эф.

– В Старом свете так называют вампиров.

– А метка?

– Место проникновения. Узкая полоска на шее, которую, как я понимаю, вы уже видели.

Эф и Нора кивнули, думая о Джиме.

– Я не отношусь к людям, для которых вырезать сердце – обычное дело, – продолжил Сетракян. – Я столкнулся с вдовой совершенно случайно. Но понимал, что без этого никак не обойтись.

– И вы с тех пор держите этого червя у себя? – спросила Нора. – Кормите… как домашнюю зверушку?

– Да. – Сетракян глянул на банку чуть ли не с любовью. – Он служит мне каждодневным напоминанием. О том, что мне противостоит. О том, что противостоит нам всем.

Эф пришел в ужас.

– И все это время… почему вы никому этого не показывали? Медицинскому центру? Репортерам?

– Будь все так просто, доктор, об этом секрете узнали бы давным-давно. Но есть силы, которые действуют против нас. Это древний секрет, корни его уходят глубоко. Затрагивают интересы многих. Правду никогда не позволили бы донести до широкой общественности, ее подавили бы, а вместе с ней и меня. Вот почему я прятался… прятался у всех на виду… долгие годы. И ждал.

От этого разговора волосы на затылке у Эфа встали дыбом. Вот она, правда, перед ним: человеческое сердце в стеклянной банке, ставшее хозяином для червя, который набирал силу от крови старика.