Два мешка для мусора, которые стояли неподалеку, покачивались и раздувались: крысы знакомились с их содержимым. Маленькая крыса попыталась пробежать мимо, но Василий пнул ее рабочим ботинком. Она взлетела в воздух и приземлилась посреди проулка, оставшись недвижимой. Тут же на нее набросились другие крысы, их желтые резцы прокусывали шерсть. Самый эффективный способ избавиться от крыс – лишить их источников еды, чтобы они сожрали друг друга.

Эти крысы хотели есть, и их согнали с насиженного места. Появление такого количества крыс на поверхности ясным днем не могло не вызывать удивления. Такое могло случиться разве что в преддверии землетрясения или обрушения дома.

Или, иногда, при активных строительных работах.

Василий прошел еще квартал на юг, пересек улицу Баркли. Небоскребы расступились, и глазам Василия открылось небо над строительной площадкой площадью в шесть с половиной гектаров.

Он поднялся на одну из обзорных платформ, с которых открывался вид на котлован, появившийся на месте башен Всемирного торгового центра. Сооружение фундамента близилось к завершению, к поверхности земли уже начали подниматься бетонные и стальные колонны, но пока котлован напоминал оспину на лице города.

Василий не забыл апокалипсис сентября 2001 года. Несколько дней после обрушения башен ВТЦ он работал здесь в составе команд департамента здравоохранения. Они начали с разрушенных ресторанов, расположенных по периметру, вычищая остатки еды. Потом спустились вниз, в подвалы, на более глубокие уровни, не встречая ни единой живой крысы – только многочисленные следы их присутствия, в том числе цепочки следов на осевшей пыли. Лучше всего он запомнил кондитерскую некой госпожи Филдс, в которой крысы съели практически все. Популяция крыс в районе уничтоженного ВТЦ резко возросла, появилась опасность, что в поисках новых источников еды крысы начнут наводнять окрестные улицы. И вот тогда началась реализация обширной программы, субсидируемой федеральным правительством. Под руинами ВТЦ и вокруг них установили десятки тысяч ловушек, рассыпали тонны яда, и, благодаря эффективной работе Василия и таких же, как он, вторжения крыс не случилось.

Василий Фет по-прежнему работал по контракту с государством. Его команда следила за популяцией крыс внутри и вокруг парка Бэттери. Поэтому он прекрасно знал, как обстоит дело с крысами в здешних краях. И до этого дня ничего необычного не замечалось.

Он смотрел на бетономешалки, из которых выливался цемент, на краны, перемещающие строительные конструкции. Подождал три минуты, пока молодой человек освободит подзорную трубу, точно такую же, какие стояли на Эмпайр Стейт Билдинг, бросил в нее два четвертака и оглядел строительную площадку.

И тут же увидел их, маленькие серые точки, вылезающие из всех углов, обегающие груды строительного мусора, поднимающиеся по подъездной дороге к улице Свободы. Они огибали стальные сваи, вбитые в основание Башни Свободы, словно гребаные слаломисты. Фет посмотрел на разрыв в стене: там вскрыли тоннель подземки. По окончании строительства тоннель собирались восстановить. Василий поднял подзорную трубу чуть выше. Крысы бежали и по рельсам, и по технологической бетонной дорожке, что тянулась вдоль них. Они в панике покидали котлован, используя все доступные им пути.

Уже в изоляторе Эф натянул на руки латексные перчатки. Он настоял бы на том, чтобы и Сетракян сделал то же самое, но, еще раз взглянув на искалеченные руки старика, пришел к выводу, что это едва ли получится.

Они вошли в палату Джима Кента, единственную занятую во всем изоляторе. Джим спал, по-прежнему в городской одежде, проводки от груди и руки вели к приборам. Дежурная медсестра пояснила: показания (частота сердцебиений, кровяное давление, частота дыхания, уровень кислорода) стали такими низкими, что тревожную сигнализацию пришлось отключить, – звонки не умолкали.

Эф откинул полог из прозрачного пластика, почувствовал, как за его спиной напрягся Сетракян. По мере того как они приближались к кровати, показания параметров жизнедеятельности на мониторах начали нарастать, что не могло не удивить Эфа.

– Как червь в банке, – пояснил Сетракян. – Он чувствует нас. Чувствует, что кровь близка.

– Не может такого быть, – ответил Эф.

Шагнул к кровати. Все показатели и активность мозга возросли еще больше.

– Джим, – позвал Эф.

Лицо Кента во сне оставалось расслабленным. Темная кожа приобрела серый оттенок. Эф видел, как под веками быстро двигаются зрачки.

Сетракян придержал полог серебряной головой волка – ручкой своей трости.

– Не так близко, – предупредил профессор. – Он превращается в вампира. – Другую руку Сетракян сунул в карман. – Ваше зеркало. Достаньте его.

Во внутреннем кармане пиджака Эфа лежало зеркало размером восемь на десять сантиметров в серебряной рамке, одно из многих, собранных стариком в своем подземном арсенале.

– Вы видите в нем свое отражение?

Эф посмотрел в старинное зеркало.

– Конечно.

– А теперь, пожалуйста, посмотрите на меня.

Эф повернул зеркало. Поймал отражение лица старика.

– И вас вижу.

– У вампиров нет отражений, – вставила Нора.

– Не совсем так, – возразил Сетракян. – Но, пожалуйста… только осторожно, попытайтесь взглянуть на него.

Из-за малых размеров зеркала Эфу пришлось еще на шаг приблизиться к кровати. Он вытянул руку, держа зеркало над головой Джима.

Поначалу поймать отражение не получалось. А потом… отражение выглядело так, будто рука Эфа сильно тряслась. Но фон, подушка и изголовье, при этом не потерял четкости.

А вот лицо Джима превратилось в смазанное пятно. Казалось, голова вибрирует с невероятной частотой, и разглядеть черты лица было невозможно.

Эф быстро убрал руку.

– Серебряная амальгама. – Сетракян постучал пальцем по своему зеркалу. – В этом вся причина. В нынешних зеркалах напыление из хрома, вот они ничего и не показывают. Но зеркало с серебряной амальгамой всегда говорит правду.

Эф вновь посмотрелся в зеркало. Нормальное лицо. Разве что рука чуть дрожала.

Он поставил зеркало под углом, нацелил на Джима. И вновь вместо лица увидел смазанное пятно. Судя по отражению, голова продолжала вибрировать, хотя на самом деле недвижно лежала на подушке.

Эф протянул зеркало Норе, которая разделила его изумление и страх.

– Так это означает… он превращается в… в такого же, как капитан Редферн.

– При обычном заражении на трансформацию и переход к кормлению уходит день и ночь. Для полного преобразования требуются семь ночей. За это время болезнь поглощает тело и трансформирует его под собственные нужды. Для достижения полной зрелости нужны тридцать ночей.