в Центральном Теннесси, будет защищать город до последнего солдата и погибнет под его руинами прежде, чем он достанется врагу. В конце концов, Бьюэлл оставил гарнизон, хотя и не очень многочисленный, но вполне способный защитить Нэшвилл.

Осада Цинциннати оказалась непродолжительной. Ветераны Бьюэлла и воодушевленные волонтеры вскоре заставили мятежников убраться восвояси. И тогда, и впоследствии, как только они появлялись севернее Теннесси и Вирджинии, это всегда для них плохо заканчивалось. Южный военный гений не умел ни военные корабли строить, ни на земле Севера сражаться.

Мэриленд захвачен, Франкфурт брошен, Нэшвилл оставлен, Теннесси и Кентукки сдались почти без боя, мятежники угрожали великой коммерческой столице штата Огайо — вот какие катастрофически позорные новости и события тех времен. Это были, пожалуй, самые мрачные дни той войны. Мы горько расплачивались за ошибки многолетней и неверной национальной политики.

«Господь неумолим — великое на свет

Рождается лишь в боли и мученьях;

И каждый юноша, входящий в этот мир

В купели бурной обретет крещенье»[127].

Глава XXIII

«Кто невредим домой вернется, тот

Воспрянет духом, станет выше ростом»[128]

«И в Англии немало матерей

Над сыновьями павшими заплачут»[129].

Во время осады Цинциннати я получил от исполнительного редактора следующую телеграмму:

«Немедленно возвращайтесь в Вашингтон».

Через час я уже сидел в поезде.

В столице меня ждал приказ присоединиться к Потомакской армии. Это было первое вторжение Ли. Губернатор и главные чиновники Пенсильвании почти удвоили армию Конфедерации, оценив ее силы в 200 000 человек.

Добравшись до Фредерика, штат Мэриленд, я увидел в этом маленьком городе больше флажков Союза, чем в любом другом — конечно, если учитывать общее количество жителей. Люди были исключительно лояльны. Он расположен в гористой местности, и четырех милях от него я видел орошаемые прозрачными водами ручьев извилистые и плодородные долины, сплошь покрытые кукурузными посевами, белые, украшенные диким виноградом фермерские домики, едва заметные из-за многочисленных окружающих их яблоневых деревьев, а огромные стога сена и копны убранной пшеницы обрамлены

«Серыми амбарами, глядящими с туманных холмов,

Над тусклыми водами широких долин»[130].

Дороги были переполнены нашими солдатами — бронзовые лица и окрепшие от долгой борьбы мускулы. Они только что одержали победу у Саут-Маунтин, где Хукер применил свой уникальный военный гений в бою над облаками, в молниеносном бою сбросив врага с неприступных высот.

Героическая Потомакская армия, которая сражалась лучше, проигрывала чаще и понесла больше потерь, чем любая другая федеральная армия, теперь, вдохновленная победой, ликовала. Но как же жутко были обременены солдаты! Ружье, запас провизии, ранец, одеяла и одежда — общий вес всего этого иногда достигал 50-ти фунтов. Эти современные атланты никак не могли поспорить в скорости с мятежниками.

Позади шли колонны оборванных и жалких военнопленных, длинные санитарные обозы с нашими ранеными — у некоторых из них руки на перевязях или окровавленные повязки на шеях или головах, госпитали для мятежников, наполненные стонами несчастных утративших руки или ноги, одиннадцать наших неопознанных солдат, мирно лежащих на обочине, в ожидании, когда их товарищи выкопают для них могилы, тела мертвых и непогребенных мятежников, либо поодиночке, либо группами лежащие у скал или изгородей, и, наконец — хирург мятежников — в сине-сером мундире, с белым флагом, ухаживает за своими ранеными.

В течение всего утра и первой половины дня я слышал грохот далекой канонады, и, в конце концов, в 4 часа вечера, у небольшой деревни Кидисвилл мое путешествие закончилось. На крайнем левом фланге я нашел своего старого друга, которого не видел много лет — полковника Эдварда Э. Кросса из 5-го Нью-Хэмпширского пехотного. Когда-то журналист в Цинциннати, потом — горняк в Аризоне, а затем полковник Мексиканского полка, его жизнь была красочной и полной романтики.

Живя в Аризоне, он вызвал сильное неудовольствие местных политиков-рабовладельцев. Их самозваный делегат в Конгресс Моури, бросил ему вызов — полагая, вероятно, что поскольку Кросс был с Севера, он не принял бы дуэль, но Кроссу было наплевать. Он сразу же принял вызов с условием стреляться на винтовках Бернсайда с 10-ти шагов! Вероятно, Моури тоже был готов сказать Фальстафу:

«Если бы я знал, что он храбр и так искусен в фехтовании, я бы скорей дал ему провалиться к чертям, чем вызвать его»[131].

Оба стреляли метко. Их секунданты поставили их так, чтобы сильный ветер прерий, как можно сильнее мешал им. Первая пуля оцарапала ухо Моури. Второй — срезал локон волос Кросса.

— Почти попал, не так ли? — спокойно спросил он секунданта.

На третьем выстреле винтовка Моури дала осечку. Его друзья настаивали на том, что он имеет право на повторный выстрел. Противная сторона заявила, что это неправильно, и что если он попытается это сделать, они его пристрелят. Но Кросс снял напряжение, он рассудил, что Моури имеет такое право, и со скрещенными на груди руками спокойно ждал. Будущий конгрессмен оказался достаточно умен, чтобы выстрелить в воздух. Вот так и закончился этот бескровный поединок, и журналисту более никто не угрожал.

Годом или двумя позднее я случайно оказался в Эль-Пасо, Мексика, почти сразу же после того, как Кросс посетил этот древний город. Старый собор, все еще стоящий на своем месте, был возведен задолго до высадки пилигримов на Плимут-Рок. Поднявшись на колокольню, Кросс снял и унес с собой язык старого испанского колокола, который висел там с первого дня. Благочестивые местные жители были очень возмущены и наверняка убили бы этого охотника за реликвиями, если бы поймали его. Я много слышал от них проклятий по этому поводу.

Теперь же, я приветствовал его в тот момент, когда его люди, расположившись на кукурузном поле, перестреливались с пикетами противника. Сам он сидел сарае, повсюду свистели пули, а некоторые из них иногда и стучали по его стенам. Он только что вернулся из боя — пули конфедератов в двух местах разорвали его рубашку, но самого его не зацепили. В сторону мятежников мимо нас пробежал какой-то солдат.

— Мой юный друг, — сказал Кросс, — если вы не хотите быть продырявленным, вам лучше вернуться.

Только он договорил, как — пинг! Пуля пробила шляпу солдата, который до сего момента прекрасно чувствовал себя позади нас. А еще через секунду недалеко от нас взорвавшийся снаряд осыпал нас комьями грязи.

Ночь мы провели в доме юниониста — жителя Кидисвилля. Генерал Мэрси