в главе «Оскверненная Хоббитания», где нашему взгляду открываются вырубленные деревья и загрязненные реки, отражен процесс, происходивший задолго до режима жесткой экономии, введенного правительством лейбористов в 1945–1950 годах, так что и эта часть книги не имела никакого «аллегорического значения или злободневных перекличек с политическими событиями». Но это не значит, что она не обозначала ничего, — равно как и отрицание аллегорической связи со Второй мировой войной или ядерным оружием не подразумевает, что «Властелин колец» никак не связан с опытом, полученным его автором в начале ХХ века.

На самом деле, Толкин довольно-таки часто намекает на пересечения между нашей историей и историей Средиземья. Услышав от Гэндальфа о возвращении в Мордор Саурона, Фродо восклицает: «Хоть бы при мне-то этого не было», — на что маг отвечает: «Все-то всегда говорили: хоть бы не при мне. Выбирать судьбу нам не дано». Выражение «при мне» может напомнить печально известное теперь обещание Невилла Чемберлена, который, вернувшись в 1938 году из Мюнхена, где он заключил сделку с Гитлером, заявил, что привез «мир для нашего поколения». Но мира не вышло. Желание Фродо отсрочить решение проблемы вместо того, чтобы ею заняться, столь же близоруко, как и надежды Чемберлена.

Словами «выбирать судьбу нам не дано» Гэндальф осуждает дискредитировавшую себя идею «умиротворения». Много позже Элронд, говоря о делах минувших дней, вспоминает дружину, которая «разгромила мрачный Тонгородрим, и эльфы решили, что разделались с Врагом, но вскоре поняли, что жестоко ошиблись». Представление о том, будто со злом можно «разделаться» раз и навсегда, наводит на мысль о бытовавшем некогда убеждении: мол, Первая мировая война — это «война, которая положит конец всем войнам». Однако Толкину довелось быть свидетелем как распространения этого убеждения — или заверения, — так и его полного краха в 1939 году, когда разразилась Вторая мировая война.

Пожалуй, более показательно в этом отношении подробное раскрытие второстепенной сюжетной линии, связанной с Раммас-Экором — так называли гондорцы «дальние укрепления, воздвигнутые, когда враг захватил Итилию». Впервые Раммас-Экор упоминается в описании пути Гэндальфа и Пина в Минас-Тирит (глава 1 книги V). В тот момент эти укрепления еще только строятся или ремонтируются, но Гэндальф сообщает тем, кто трудится над их возведением: «Поздно уже». Строительство стены — бесполезная трата времени, так что «отложите лопаты и точите мечи!» Не послушав его, они продолжают работу. В следующий раз Раммас-Экор упоминается во время военного совета (глава 4 книги V), когда Денэтор настаивает на том, что нельзя без боя покидать эту стену, «раз уж мы ее с такими трудами отстроили». Фарамир выступает против обороны укрепления; Имраиль, князь Дол-Амрота, его поддерживает, однако Денэтор стоит на своем, и в результате в той же главе Фарамир получает ранение и оказывается на волосок от гибели.

Больше никакой роли в развитии сюжета Раммас-Экор не играет, так что разговор Гэндальфа со строителями вполне можно было бы опустить без ущерба для повествования. Однако в 1950-х годах читатели не могли не провести аналогию между образом напрасных жертв и напрасного труда ради возведения и обороны стены, не служившей никакой цели, и линией Мажино, которая была сооружена (или частично сооружена) для того, чтобы навеки оградить Францию от вторжения немцев, но оказалась бесполезной со стратегической точки зрения и лишь породила ложное ощущение безопасности.

Опыт, пережитый французами, угадывается и во встрече с «Глашатаем Саурона» в конце книги V. Тот провозглашает условия Саурона, которые я облек в формулировки, характерные для истории ХХ века. Во-первых, гондорцам и их союзникам надлежит отойти за Андуин и дать клятву о ненападении (подписание мирного договора и перемирие); во-вторых, «все земли к востоку от Андуина отныне и во веки веков принадлежат Саурону» (передача суверенитета в отношении спорной территории в Итилии — аналога Эльзаса и Лотарингии в географии Средиземья); в-третьих, жители земель, расположенных к западу от Андуина, «станут данниками Мордора и не будут носить оружия, но править своими делами им не возбраняется. Они обязуются лишь отстроить Изенгард… и отдать его Саурону. Туда он поставит наместника».

Гэндальф и его спутники сразу видят суть этого последнего условия. Речь идет о создании демилитаризованной зоны (ни дать ни взять режим Виши), которая будет выплачивать военные репарации и управляться наместником (а тут уже напрашивается сравнение с Квислингом). До 1940-х годов слова «Виши» и «Квислинг» не имели никаких политических коннотаций, но в годы войны стали именами нарицательными. Как и в случае с желанием Фродо отсрочить решение проблемы, грозящим превратиться в попытку умиротворения, эти понятия обозначают естественное стремление хоть что-нибудь спасти от поражения, однако, как пришлось недавно узнать на собственном горьком опыте западному миру, к которому принадлежал Толкин, такой подход оказался еще хуже.

Наконец, несмотря на все отрицания со стороны Толкина, поневоле задумываешься и о «применимости» главы «Оскверненная Хоббитания». Толкин прямо заявил, что она не отражает «ситуацию в Англии времени окончания моей сказки» (то есть конца 1940-х годов); в подтверждение своих слов он отметил, что она была существенной частью сюжетного плана, «намеченного с самого начала». И хотя описание и «основано на опыте», основание это довольно слабое и относится к гораздо более раннему периоду, еще до Второй и даже до Первой мировой войны, когда такие местечки, как деревушка Сэрхоул в Уорикшире, где Толкин жил в детстве, стали входить в промышленную городскую агломерацию Бирмингема. Однако, как сказал сам Толкин: «применимость… оставляет читателей свободными», не провозглашая «господство автора». Большинству читателей в 1950-х годах, да и всем, кто еще помнит то время, главы о возвращении хоббитов домой неизбежно напоминают тогдашнюю Англию — может быть, в первую очередь это связано с тем, что в Средиземье такая ситуация кажется несколько неуместной.

Взять хотя бы трубочное зелье. Его в Хоббитании не осталось: Хоб Колоток сообщил, что «запасы, говорят, кончились, на складах пусто. …целыми обозами вывозили куда-то из Южного удела». Интересно, куда? Саруман, конечно, пристрастился к курению, и это объясняет, почему и раньше зелье в небольшом количестве продавалось на сторону. Но не мог же он сам курить его «целыми обозами»! Не верится и в то, что он продавал или выдавал трубочное зелье своим приспешникам в Изенгарде. Однако в 1940–1950-х годах в Британии на вопросы о причинах дефицита часто говорили, пожимая плечами: «Ушло на экспорт». Это точно соответствует раздражающему парадоксу: в Хоббитании много производится, но ничего не потребляется и при этом, судя по всему, не приносит никакой выгоды. Пожалуй, еще большее значение имеет любопытное описание «социализма» в понимании Шаркича и его свиты. Они грабители и