На выезде из туннеля он двинулся в сторону Боргарфьордюра[23], прилагая максимум усилий, чтобы не думать ни о жене, ни о внучке. Он так часто пользовался этой дорогой, что знал на ней каждый подъем и спуск, очертания всех гор и названия всех населенных пунктов, что располагались вдоль нее. Телефон вновь зазвонил. И это снова была она. На этот раз он решил не отвечать – более того, он отключил телефон. Убавив громкость радио, он снизил скорость – отчасти по старой привычке, а отчасти потому что знал, что на этом участке полно камер видеофиксации скорости.

Примерно полчаса спустя он припарковал машину перед небольшим отелем и вошел внутрь. Багажа у него не было. Молодая женщина за стойкой регистрации приветствовала его улыбкой. Он спросил, есть ли у них свободные номера. Она кивнула, даже не проверив бронь по компьютеру, поскольку и так знала, что в отеле имеется несколько незанятых номеров,– на этой неделе особого наплыва гостей не ожидалось.

–На одну ночь?– спросила администратор.

Он кивнул.

–Одноместный?

–Да, пожалуйста. С ванной, если можно.

Она ответила, что почти все номера были оборудованы душевой кабиной, но в некоторых все же установили ванну, поскольку среди постояльцев встречались и те, кто предпочитал именно такой вариант.

–Я как раз из таких,– улыбнулся он.

Нрава он был легкого и обладал общительным характером, поэтому не испытывал смущения, когда разговаривал с людьми, которых видел впервые в жизни.

–Желаете и завтрак тоже?– спросила женщина.

–Нет, спасибо. Завтрак… не понадобится.

–Замечательно.

Администратор вручила ему ключ от номера, в котором имелись и душ, и ванна, и объяснила, как его найти.

–Если вам потребуется что-либо еще, обращайтесь, пожалуйста, ко мне,– заключила она.

Она была сама обходительность. И такая же блондинка, как и Данни.

Номер оказался уютным. А вот и обещанная ванна. Над раковиной висело большое зеркало, но он избегал в него смотреть. Вместо этого он опустился на кровать и взглянул на часы. Немного подождал, сам не зная чего. Потом вернулся в ванную, открыл кран, и ванна стала наполняться водой.

Он начал расстегивать рубашку.

Итальянскую.

Он всегда стремился к тому, чтобы сделать свою жизнь максимально комфортной.

Когда Конрауд приехал домой, стояла уже глубокая ночь, но он все же решил позвонить сестре, чтобы узнать, как у нее дела, и договориться о встрече в ближайшее время. Несмотря на поздний час, Бету его звонок не обескуражил. Конрауд рассказал ей, чем занимался в последнее время, упомянув и о своем визите к человеку с кислородной маской и о том, что тот наговорил об их отце. Бета имела право знать, что и ее имя прозвучало из его уст, поэтому Конрауд решил сообщить ей эту новость не откладывая. Он испытал большое облегчение, когда сестра отметила, что не имеет ни малейшего понятия, откуда тот человек знает ее имя. Она заверила Конрауда, что в ее детских воспоминаниях не было ни его, ни кого-либо подобного, кто приходил бы к ним в дом и мог бы ее обидеть. Не помнила Бета и никого, кто страдал бы от туберкулеза костей и хромал на одну ногу.

Конрауду удалось выскользнуть из архива в Вивильсстадире и вернуться к машине, оставаясь незамеченным. Дверь за собой он закрыл, но понимал, что первый же человек, который войдет в архив, обязательно обратит внимание на сломанный замок. Если же администрация интерната решит оповестить полицию о краже со взломом, эта новость немедленно дойдет до ушей Марты, которая не упустит сложить два и два.

Их телефонная беседа с Бетой продолжалась довольно долго. Конрауд поведал сестре, что нашел куклу в доме человека, который хранил ее много лет, а потом попытался уничтожить, бросив в огонь. Он объяснил сестре, что внутри куклы обнаружился рисунок, который намекал на то, что Нанна стала жертвой сексуального насилия, в связи с чем у Конрауда возникла мысль об эксгумации тела, но Марта ему навстречу не пошла, заявив, что не имеется конкретных доказательств, которые оправдали бы подобные меры. Бета поддержала брата, сказав, что ему придется приложить все усилия, чтобы эти доказательства отыскать, на что он ответил, что именно этим и занимается, и рассказал ей о своей находке в архиве бывшего диспансера: врач, который лечил Лютера – педофила, приходившего в дом Нанны,– являлся тем же человеком, который проводил вскрытие ее трупа.

–И что же это означает?– спросила Бета.

–Я полагаю, что Нанна была беременна. Лютер, имевший репутацию педофила, бывал у нее в доме. Видимо, он познакомился с матерью девочки, когда приходил на прием в Национальную клинику. Тогда доктор Хейльман уже уволился из Вивильсстадира и работал в клинике. Проведя вскрытие, он умолчал о беременности девочки. Интересно почему? Потому что был приятелем Лютера? Знал о его… склонности? А вернее, о том, что он извращенец?

–То есть, твоя версия состоит в следующем: Лютер надругался над девочкой, а узнав о беременности, утопил ее, чтобы скрыть следы своего преступления. Врач же помог ему выйти сухим из воды. Правильно я поняла?

–Примерно так я и представляю себе ситуацию.

–Но ведь стопроцентной уверенности, что девочка ждала ребенка, нет?

–Нет.

–А твоя версия целиком и полностью зиждется именно на этом.

–То-то и оно.

–Значит, это лишь твои догадки. Тебе нечем их подтвердить.

–Нечем. Именно поэтому я и настаиваю на эксгумации,– сказал Конрауд.– А вот Марта не хочет давать на нее разрешения. Ты права – это лишь мои подозрения. Позиция Марты, в общем-то, резонна. Очень уж это старое дело, толком не расследованное, а все действующие лица уже давно отошли в мир иной. Никаких конкретных доказательств, что девочку изнасиловали, нет. Так что пока ее останки не выкопают из могилы, моя гипотеза так и останется лишь гипотезой.

–А где похоронена девочка?

–В Фоссвогюре.

–Понятно. Ну ладно, спасибо, что рассказал мне о том типе с кислородной маской на физиономии,– сказала Бета.– Забудь ты о нем! Лучше хорошенько выспись.

Однако уснуть Конрауду удалось только под утро. Всю ночь он переворачивался с боку на бок, размышляя об отце, о Бете, о девочке, что утонула в Тьёднине, о молодых женщинах, подобных Данни, которые клали свою жизнь на алтарь наркотиков, и о беззащитных детях, которые становились жертвами извращенцев. Вся эта круговерть мыслей отступила, лишь когда в памяти Конрауда воскресла Эртна. В тот момент он почувствовал запах соленой воды в Нойтхоульсвике и уловил детский смех – чувственные ощущения счастливых времен, оставшихся в далеком прошлом. Только тогда, под шепот волн, упиваясь ее поцелуями и осязая песок с написанным на нем признанием в любви, он уснул.