Конечно, оценивать «Вирусный мир» и «Подумай еще раз и поверни назад» пока рано. Пока оба проекта продвигаются наощупь по неизведанной территории, и их успешность очень трудно отследить и тем более измерить. Бывший советник Госдепартамента по вопросам контртеррористической деятельности и один из основателей CSCC Уилл Маккант признает: невозможно узнать, сколько актов насилия удалось предотвратить, затроллив потенциальных террористов{375}. Однако тот факт, что правительство США (и Беркмановский центр) хочет обучать профессиональных интернет-троллей, платить им зарплату и руководить их работой, много говорит о риторической силе координированных провокаций.

В Китае роли распределены иначе. Китайское правительство не занимается профессиональной подготовкой троллей, а является их мишенью. Но разница не только в этом. В отличие от западных троллей, которые упиваются зрелищем, их китайские братья скрываются от правительственных радаров. Поэтому сетевые смутьяны в Китае не могут прямо заявлять о своих тролльских намерениях, и должны импровизировать, скрывая сообщения в изображениях (власти эффективно отслеживают ключевые слова, но мониторить загружаемые изображения значительно труднее){376}, кодируя их в невинных на первых взгляд текстах{377} или используя то, что называется человеческой поисковой машиной{378} – онлайновую организационно не оформленную группу пользователей, напоминающую Анонимус, цель которой – обличать социальную и политическую несправедливость, провоцировать полемику и хулиганить{379}.

Пример, который привела Ан Сяо Мина, художник и исследователь социальных сетей, выступая на круглом столе «Глобальные лулзы» на третьей ROFLCon, иллюстрирует возможности китайских «граждан Сети». В 2011 г. в провинции Вэньчжоу произошло столкновение скоростных поездов. Сначала власти пытались скрыть факт катастрофы. Пользователи Sina Weibo (Weibo – китайская платформа микроблогинга, по функциям и архитектуре сходная с «Твиттером») не поверили официальной версии и стали постить бесчисленные макросы и провокационные комиксы с такой скоростью, что правительственная цензура не успевала с ними справиться. В результате этой атаки мемов правительство было вынуждено изменить позицию. Так пользователи Weibo фактически затроллили правительство, заставив публично признать факт катастрофы и назвать ее причины{380}. Хотя действия китайских «граждан Сети» не вполне аналогичны западному троллингу, их основной мотив – нарушить равновесие системы ради выбранной цели – совпадает. Это доказывает, что риторика троллей может быть столь же культурно гибкой, сколь и политически действенной.

В интересах дискуссии предположим, что некоторые формы троллинга могут быть оправданы и что антагонизм, порождаемый ими, оказывает в целом положительное воздействие на общество (я склонна согласиться с этим предположением). Компрометируется ли справедливость конкретного акта троллинга, если он в точности повторяет культурную логику, которую стремится уничтожить? В своей статье, анализирующей возможность женщин высказываться публично (или отсутствие таковой), филолог-классик Мэри Берд опосредованно вписывает этот вопрос в контекст феминистского троллинга. Берд начинает свой анализ с обращения к истокам западной литературы, в частности к «Одиссее» Гомера. Она описывает инцидент, когда Телемах, сын Одиссея и Пенелопы, ругает мать за то, что она свободно разговаривает в своем собственном доме. С точки зрения Телемаха, речь – сфера деятельности мужчин, и за ним, Телемахом как мужчиной, а не за его матерью, должно оставаться последнее (и фактически единственное) слово{381}.

Берд сравнивает эту ситуацию с ситуацией в современной поп-культуре, когда голоса женщин в онлайне заглушаются так же часто и по той же причине, которую приводил Телемах. Если мы хотим понять, почему женщины непропорционально часто подвергаются в онлайне оскорблениям и насмешкам, пишет она, мы должны рассмотреть вопрос в перспективе, отойдя от поверхностного, упрощенного объяснения, что все дело в сексизме. Да, агрессивные слова, адресованные женщине, являются сексизмом, но это симптом чего-то намного более глубокого и намного более древнего, чем современное отношение современных мужчин к современным женщинам.

Признавая, что западная цивилизация на протяжении многих веков формировалась и оформлялась под влиянием огромного множества культурных сил, Берд подчеркивает непреходящее значение античной эпохи, показывая, как образы античности прямо соотносятся с ландшафтом цифровых медиа – подход, сходный с тем, что использую я в этой книге.

Однако сходство между работой Берд и моим исследованием этим не ограничивается. Берд также пишет о состязательном методе и анализирует распространенное среди женщин на руководящих постах стремление сознательно использовать элементы мужской риторики для того, чтобы их более серьезно воспринимали подчиненные, коллеги и начальники. Хотя такой прием мог бы эффективно транслировать авторитет и власть, он не меняет сути – речь, во всяком случае «серьезная речь», естественно и безусловно гендеризована как мужская. Само по себе стремление действовать как мужчина для того, чтобы быть услышанной, чревато воспроизведением тех структур, которые сохраняют гендерное неравенство. Лучше было бы, пишет Берд, критически и саморефлексивно подумать о наших риторических практиках. «Нам нужно, – пишет она, – вернуться к каким-то первым принципам природы речевой власти, подумать, что ее составляет и как мы научились слышать власть там, где мы ее слышим. Вместо того чтобы толкать женщин на курсы, где их учат говорить красивым, глубоким, сильным и абсолютно неестественным голосом, нам следует больше думать о разломах и трещинах, которые лежат в основе доминирующего мужского дискурса»{382}.

Применительно к риторике троллинга, основанной на высоко гендеризованных понятиях победы и доминирования и используемой, чтобы заглушить, наказать и исправить «мягкую» или иным образом феминизированную речь, выводы Берд чрезвычайно поучительны. Риторика троллей может быть использована против троллей. Она может быть эффективна, может позволить позлорадствовать и просто развлечься. Но что толку, если решение несет в себе неизгладимый отпечаток проблемы? Когда те, кто решил бороться с угнетением, втягиваются в принципиально асимметричное поведение, активно стремятся доминировать и публично унизить оппонента и, что самое скверное, делают невозможным достижение согласия?