Но, в отличие от прошлых лет, особенно предшествующего мейнстримизации периода 2006–2010 гг., у современного троллинга больше нет единого центра в Интернете, как нет и единой четко различимой субкультурной платформы. В 2014 г. у вас было столько же шансов столкнуться с троллингом на «Тамблере», «Реддите» или в «Твиттере», сколько и на «Форчане»; иногда тролли сигнализировали о том, что троллят, едва уловимыми ссылками на мемы, иногда – нет. Некоторые отождествляющие себя с троллями пользователи даже не утруждаются тем, чтобы троллить анонимно. Другими словами, субкультурный источник, может, и обмелел, но лужа стала гораздо больше.

В следующей главе рассматриваются изменения в пространстве троллинга, а также политические и юридические последствия растущей расплывчатости понятия «троллинг». Затем я предлагаю хоть и не выводы – в конце концов, история еще не закончена, – но общие принципы, с помощью которых можно понять меняющуюся в онлайне картину.

Понятие «троллинг» становится все более расплывчатым, и в мейнстримных СМИ троллингом называют такой широкий диапазон моделей поведения, что термин почти утратил смысл. В этой главе мы рассмотрим юридические последствия такого размывания и попробуем выработать принципы, с помощью которых можно распознать троллинговое поведение в онлайне, отвечает оно субкультурным критериям или нет. Затем я хочу предложить практическое решение так называемой проблемы троллей исходя из того, что, по сути, проблема троллей – это вообще не проблема троллей. Это проблема культуры, что усложняет любое решение, которое принимает симптом за болезнь.

Вслед за описанными в главе 8 переменами субкультура претерпела третий серьезный сдвиг – и все еще находится в процессе перемен. Многие тролли, с которыми я работала, были сильно огорчены происходящим и выражали глубокую антипатию к новому поколению троллей, которых винили в этом тектоническом сдвиге. Как написал мне мой давний помощник в исследовании Паули Сокэш: «Сегодня троллинг умирает, потому что настоящих троллей, таких как раньше, не осталось, теперь троллинг просто такой универсальный термин для придури в Интернете и ни хрена не имеет общего с анонимностью, или коварством, или искусством, или чем угодно. Я думаю, в конце концов это станет такой отмазкой для настоящих ублюдков: “да мы просто троллили”. И тогда троллинг станет синонимом преступления»{344}.

Судя по унынию тех троллей на /b/, которых беспокоит будущее Анонимуса, Паули не одинок в своих опасениях. Однако даже если он прав и субкультурный троллинг действительно «умирает», частота, с которой агрессивное поведение в онлайне описывают как троллинг, только возрастает. Если верить бесчисленным сообщениям в СМИ, троллинг вездесущ и включает все, от преследования знаменитостей в «Твиттере»{345} до преследования соседей в реале{346}, от политического активизма и феминизма{347} до эксплуатации детей{348} и высказывания политических взглядов, с которыми автор не согласен{349}.

Подавляющее число таких сообщений изображают троллинг как враждебное, озлобленное поведение и опасность, всегда присутствующую в Интернете. Остальные авторы либо объявляют что-то троллингом, не объясняя термина, либо, что еще более странно, доказывают, что такое враждебное поведение, как буллинг, не является троллингом, потому что «настоящий троллинг не жесток» (так писала в 2012 г. австралийская журналистка Клэр Портер{350}). Чем больше таких историй публикуется, тем более громоздким становится термин «троллинг», и чем более громоздким он становится, тем труднее понять, что именно имеет в виду человек, когда говорит о троллинге.

Как я объясняю в статье, написанной для The Daily Dot, я не считаю, что троллить можно одним-единственным способом и не разделяю озабоченность многих троллей тем, в чем они видят бастардизацию «их» главного слова. Учитывая историю термина, который больше 10 лет использовался для описания всех типов антагонизма и обмана в онлайне, это последнее по времени обобщение фактически близко к оригинальному значению слова «троллинг». Как бы то ни было, я отдаю себе отчет в юридических и политических последствиях объединения всех актов агрессии в онлайне в одну категорию{351}.

Это не мелочь, поскольку вопрос определений далек от чистой семантики: то, как люди называют вещи, часто определяет, что люди готовы (или считают нужным) сделать с этими вещами. Опубликуйте достаточное количество историй, осуждающих расплывчато сформулированную категорию поведения, под которую можно подвести любого засранца в Интернете, и вы увидите, как начнет появляться такое же расплывчатое, двусмысленное законодательство – такое как, например, законопроект о троллинге, предложенный законодательным собранием штата Аризона (который в конечном итоге не был принят, поскольку в нем в качестве квалифицирующего признака постоянно указывалось «надоедание»){352}. В настоящее время принятие аналогичных законов рассматривается в Соединенном Королевстве{353} и Австралии{354}. Такие попытки репрессий не удивляют; ничто не оправдывает вмешательство власти скорее и эффективнее, чем использование абстрактных существительных со смутно угрожающим значением, особенно когда отсутствуют основные критерии, на которых строятся умозаключения.