— Это все, спасибо.

Силанпа и Эступиньян дошли пешком до Седьмой, поймали такси и вернулись к офису Эскилаче. У двери стоял на посту молоденький полицейский с мальчишеским лицом. Вход в здание преграждала желтая лента.

— Силанпа, пресса, — показал удостоверение Силанпа.

— Сеньор журналист, как дела? Как всегда, в нужном месте в нужное время?

Силанпа с любопытством посмотрел на него: низенький, в подогнанном по росту мундире, на кителе не хватает двух пуговиц.

— Вы, конечно, меня не узнали, но это я показывал вам толстяка на озере, помните?

— Конечно, помню, детектив!

— Об этом убийстве тоже в газете напишете?

— Может, и напишу. Странный случай, вам не кажется?

— Да уж, чудной. Да вы проходите, пожалуйста! Авось найдете чего интересного.

— Спасибо, детектив, с вашего разрешения.

На столе в кабинете стояла бутылка виски и два стакана. В пепельнице окурки. Силанпа подошел к окну и посмотрел вниз; «тойоту» уже отбуксировали, но на асфальте автостоянки остались ее контуры, очерченные мелом.

В шкафах с документами Силанпа отыскал копию записи из регистрационной палаты, точно такую же, как у себя; сложил в свой чемоданчик скоросшиватели, помеченные надписями «Варгас Викунья», «Клуб „Дети Солнца“», «Гран-Капитал»; и добавил к ним фотографию, на которой Эскилаче в смокинге произносит тост.

Выйдя из здания, он сказал полицейскому:

— Спасибо за помощь, детектив.

— До следующего мертвеца, сеньор журналист. Не зря приходили?

— Достаточно того, что ознакомился с местом происшествия.

Они распрощались. Ожидающий в сторонке Эступиньян спросил:

— Есть разведданные, хефе?

— Есть, и неплохие. Понаблюдайте-ка за адвокатом Эмилио Барраганом — что-то уж очень часто упоминается его имя; а я спрячу все это и прослежу за действиями Тифлиса.

— Слушаюсь! Где и когда встречаемся?

— В кафетерии напротив гостиницы «Эсмеральда», в восемь вечера.

— Конец связи, хефе! — Эступиньян выставил перед собой левый кулак. — Сверим часы!

— Один к одному!

Силанпа поехал к Монике. Рядом с ее домом он ощущал себя на ничейной земле. Эти стены, окна, цветочные горшки на подоконниках еще не стали для него своими, однако у нее в квартире он вновь чувствовал себя как дома. Монике хватило одной ночи, чтобы все стало, как прежде.

Поднимаясь в лифте, он просматривал бумаги в скоросшивателях. В квартире Моника вышла из гостиной ему навстречу.

— Виктор! — Она поцеловала его в губы долгим поцелуем. — Я так по тебе соскучилась!

— Я тоже, — услышал он свой голос будто со стороны. — Хочу оставить у тебя кое-какие документы.

— Надеюсь, это не слишком опасно.

— Боюсь потерять их.

— Нам надо поговорить.

— Я тебя слушаю.

— То, что было между нами вчера ночью, не должно повториться…

Она была прекрасна с распушенными волосами, в обтягивающих джинсах и свитере, разрисованном ромбами.

— Знаю.

— Иначе мы так еще долго будем расставаться.

— Ты раскаиваешься, что привезла меня сюда?

— Конечно, нет!

— Тогда что же?

— Я теперь с Оскаром и не должна спать с тобой.

— Но ты же спала с ним, когда была со мной.

— Не сравнивай, тогда наши отношения разладились. Моника поставила на проигрыватель компакт-диск «Супертрэмп». Она всегда говорила, что под эту музыку хорошо думается.

— Обещай, что это больше не повторится.

— Ты сама начала.

— Знаю. А ты не позволяй мне в следующий раз.

— Достаточно того, что ты не хочешь.

— В этом-то и проблема.

— В чем?

— В том, что я хочу! — Она закурила сигарету, но тут же потушила. — Перестань со мной разговаривать, у меня в голове каша.

— Хочешь, начнем все заново?

— Не спрашивай меня!

— Ты влюблена в Оскара?

— Думаю, что да.

Силанпа ощутил знакомую тошноту, желудок судорожно сжался. Он открыл глаза, а слова не исчезли.

— Теперь понятно. Я уйду, только вещи соберу.

— Нет, останься! Ты же знаешь, я люблю тебя!

— У тебя не получится быть с обоими одновременно. Он знает, что мы здесь? Ты с ним говорила?

— Нет.

— Я пойду.

Он повернулся к двери, но Моника встала у него на пути.

— Коснись меня! Смотри, что ты творишь со мной! — Она стала подталкивать его к софе, и Силанпа подчинился из жалости к себе тогдашнему — одинокому, теряющему ее навсегда.

Комнату заливали лучи закатного солнца. Ветер играл занавесками и вместе с уличным шумом доносил глухой треск отбойного молотка.

— Чудовище, почему ты позволил, чтобы это опять произошло?

Моника нагишом прошлепала босыми ногами в ванную комнату, и Силанпа проводил ее взглядом: он любил ее.

— Это был последний раз, понятно тебе?

— Да.

Моника вернулась в комнату и посмотрела на часы — ей пора уходить.

— Вернусь поздно вечером, — сказала она, влезая в трусики. — Но ты здесь у себя дома.

Силанпа проводил ее до двери.

— Это недоразумение должно разрешиться раз и навсегда. — Моника опять поцеловала его.

— Подумай, чего ты хочешь, и сегодня мне скажешь, — напутствовал ее Силанпа.

— Не беспокойся, скажу. Ты вынуждаешь меня быть твердой.

В одной песне есть слова: «Когда любовь приходит вот так, таким манером, ты не виноват…» А вспомнил я их не случайно, поскольку та самая Матильда, так неожиданно повстречавшаяся мне на жизненном пути, имеет самое непосредственное отношение к теме моего выступления. На первом же нашем свидании она проявила свой недюжинный и щедрый кулинарный талант. После нескольких совместных просмотров полицейских боевиков в кинотеатрах Тринадцатой карреры и единовременного похода на танцульки в полицейском клубе Матильда допустила меня в свое жилище в ныне довольно скандальном баррио Суба, а в то время в отдельном и административно самостоятельном селении. Прибыв туда впервые, я увидел дом, у которого, если позволите так выразиться, даже стены излучали счастье и тепло семейного очага. Матильда жила с папой и мамой, с тремя родными сестрами и двумя малолетними двоюродными, приехавшими из Чикинкиры получать среднее образование в столичной школе. Все девушки стряпали, но лишь Матильде удавалось, не знаю как, придать санкочо нечто особенное, родное, колумбийское, отчего это кушанье становилось достойным императоров и министров. Я уж не говорю о приготовленных ею сладостях и соках, об умении довести до совершенства ромовый десерт или фруктовое желе, дрожащее на тарелочке в первозданной красе. И если перед тем как сесть за стол мы с Матильдой могли лишь изредка обменяться взглядами, будто случайными одиночными выстрелами, то за едой между нами разгоралась настоящая перестрелка. «Аристофанес, еще курочки? Добавить картошечки под шубой?» — и я, с разрешения дам, поглощая эти яства, чувствовал, как нутро мое наполняется чем-то большим — с романтической точки зрения, разумеется, — и таким вот образом, от первого блюда ко второму, мы начали продвигаться дорогой взаимного чувства по направлению к алтарю. В церкви Вознесения состоялась простая церемония бракосочетания. Шафером с моей стороны был заика Монтесума, а подружкой невесты — одна из ее двоюродных сестренок. После благословения священника мы расположились в саду родительского дома новобрачной, где уже стояли накрытые столы, и начался пир горой, знаменующий для меня кардинальную перемену, будто и не было за плечами тридцати восьми лет счастливой и независимой холостяцкой жизни: жареное мясо, картофельный салат, бараньи отбивные, пюре из авокадо, куриные грудки под острым соусом — в общем, вся наличная живность и содержимое кладовок очутились сначала на плите, а затем, ради увеселения, в желудках счастливых гостей, сдобренные пивом и агуардьенте, подслащенные народными мелодиями Бояки, малой родины семейства новоиспеченной супруги, в исполнении трио музыкантов. Матильда, хоть и молода годами, уже обладала весьма налитыми телесными формами и не отставала от вашего покорного слуги в том, чтобы дочиста обглодать свиную косточку. По завершении празднества новобрачные уехали в Анапойму с радостным ощущением полных желудков и сердцами, предвкушающими трое медовых суток в отеле с бассейном и великолепным видом на реку. С тех пор, уважаемые друзья по ассоциации, жизнь вашего покорного слуги изменилась коренным образом, поскольку святость брачного обета и присущие мне почтение и любовь к семейному очагу заставили меня вчистую порвать с холостяцким прошлым. Канули влету мальчишники вместе с друзьями-полицейскими после окончания патрулирования улиц, многочасовое катание шаров в бильярдных, копиты агуардьенте в компании Монтесумы для придания размышлениям о сути жизни большей глубины и проницательности. Прощайте, пирушки с интимным финалом, такие обычные и даже терпимые католической церковью среди одиноких взрослых мужчин и женщин. Взамен я обрел здоровую и обильную домашнюю кухню, благодатную ложечку десерта среди близких людей перед телевизионным экраном и пончики, испеченные с любовью как раз по моему вкусу.