Вадим, успевший проверить комнаты и кухню, заглянул через плечо:

— У твоего друга есть талант. Он известный художник?

— В богемной тусовке — да, вполне. Но тебе-то что до этого? Ах, понимаю, твоя мама любила живопись…

Он не уловил в ее словах иронии.

— Любила. И даже какое-то время водила меня в студию, но талант во мне так и не проснулся. Я все больше мазался, портил рубашки и очень жалел, что не смог угодить ей.

Алена отложила наброски, прошла и села на диван. Тикали ходики над ухом. В соседней комнате виднелась застеленная верблюжьим одеялом постель. Лечь, вытянуться, закрыть глаза и забыть обо всем на свете…

— Я бы что-нибудь перекусил. С утра не ел.

Вадим развесил мокрую куртку на спинке стула.

Он намекает, чтобы она пошла готовить для него?

— Я тебе не скатерть-самобранка!

Алена тоже сняла куртку, сбросила грязные туфли. Ноги от долгой прогулки ныли, тянули в икрах, зудела от грязи кожа. Алена еле встала, пошатнулась.

— Ты куда? — Вадим бросился наперерез.

— Вымыть лицо и руки! Или, по-твоему, я недостаточно перемазалась?

Он не сводил с нее напряженного взгляда, наблюдая, как она засовывает ноги обратно в туфли и при этом морщится.

— Я в туалет хочу. Будешь проверять?

Алена издевательски предложила ему пройти вперед. Но он покраснел и отступил.

— У тебя пять минут.

В туалете Алена задержалась дольше, чем было нужно. Не лучшее место для размышлений, но здесь она не видит глаза Вадима, не чувствует его дыхания… Свобода в замкнутом пространстве.

— Если ты сейчас не выйдешь, я выбью дверь!

Ну вот, недолго длилось счастье.

Открыть не успела — дверь почти слетела с петель. Вадим вцепился Алене в волосы и поволок в дом.

— Я же предупредил, что у тебя только пять минут! Мне очень не нравятся непослушные девочки! И маме — тоже…

От боли из глаз брызнули слезы.

Алена отбивалась, царапалась, пыталась дотянуться и лягнуть Вадима по лодыжке. Он выворачивал ей руки и пихал к дивану. Щелкнувший нож убедил, что силы неравны. В руках Вадима остался клок ее волос. Потом еще и еще один.

— Скотина! — прошипела Алена.

— У нас был уговор. Час прошел. Не очень мент спешит спасать тебя. Может, ты ему не нужна? Своя жизнь дороже… А ведь ты могла спокойно уйти, я давал тебе шанс. Но ты его упустила…

Алена изо всех сил сдерживала подступившие к глазам слезы. Волосы что, отрастут. Обидно, что она почти поверила его словам. Почему Семен до сих пор не нашел ее? Или и не ищет? До сих пор не знает, что она в руках шизофреника? Должен же кто-то спохватиться, что она пропала.

— Если он не появится здесь через два часа, я отрежу тебе пальцы.

Алена непроизвольно сжала руки в кулаки. От холодного, равнодушного голоса блондина по коже растекался жидкий холод. Нет, он не посмеет! Пустые угрозы… А кто ему запретит?

— Ты же обещал не трогать меня! — напомнила она.

— Я передумал.

Может, и ей стоит передумать? Нельзя ждать, пока приедет Семен. Она хочет спасти его, а получается, заманивает в западню?..

Ей понадобятся силы. Положив под голову кулак, Алена свернулась на диване калачиком. От усталости тянуло спать. Опасность спать не давала.

Алена таращилась на Вадима. А он походил, потрогал стоящие возле стены холсты, присел у окна — чтобы видеть двор. Но там было темно и спокойно. Только собаки лаяли где-то вдалеке.

Он шевельнулся, и Алена вскочила.

— Не беспокойся: у тебя есть два часа.

— А потом ты опять передумаешь…

— Чтобы этого не произошло, веди себя правильно.

Он достал нож, положил его так, чтобы Алена видела.

Веди она себя с самого начала правильно, слушай Семена, думай головой, а не… то не попала бы в эту самую…

Алена скрипнула зубами. Страх, если и был, трансформировался в осторожность и желание выбраться отсюда живой.

Она начала перебирать все то, что видела и знала про маньяков. Слабое подспорье, но собирает мысли воедино, заставляет сосредоточиться. Хорошо бы что-то найти для самообороны. Алена медленно обводила взглядом горницу, но ничего не находила. Разве пепельница годится — каменная, тяжелая. Такой стукнешь по голове — сотрясение обеспечено. Но до нее еще дотянуться надо, спрятать. А этот гад словно и не устал. Не пьет, не ест, моргает и то редко.

Алена пошарила вокруг рукой. Что-то ткнулось в ладонь. Карандаш. Острый, подходящий… Жалко, не маникюрные ножницы — лучшее женское оружие! Нужно было догадаться захватить сумочку из машины.

Вадим на долю секунды отвернулся к окну, и карандаш перекочевал поближе.

— Хочешь узнать, почему я все это делаю? — услышала Алена.

— Давай.

Лучше пусть говорит, чтобы она не сделала очередную глупость и не заснула в тишине.

* * *

Почему ему хочется рассказать о себе ментовской сучке? Вадим смотрел на нее и пытался ощутить злость, что обычно возникала к женщине, когда они становились близки. Но злости не было. Возможно, как раз потому, что близости не случилось. Он не трогал ее тело, не чувствовал запаха кожи, не возбуждался и не разочаровывался, не получив желаемого. В этом его ошибка…

Но получить Алену будет непросто. Она знает, кто он, и легко не сдастся. А силой не хочется, силой — не то. У нее красивое тело, бархатная кожа, по которой нож будет скользить плавно, нежно…

Засвербело внизу живота, вспотели руки. Алена приподнялась, ожидая, что он нападет. Нет, не сейчас.

Сначала он хочет облегчить душу… Если она еще у него осталась.

— Я был у матери поздним ребенком и единственным, — начал он говорить.

Алена немного успокоилась, села, поджав под себя ноги.

— Когда я родился, врачи давали мне три месяца жизни. Представляешь, только три! Моя мать была убита горем…

Конечно, она ничуть не сочувствует его матери. Но он заставит… потом. Она поймет и полюбит его мать, когда узнает получше.

— Но она решила, что не отдаст меня. Это ли не материнский подвиг?

Вадим всматривался в лицо Алены: не смеется. Он не перенесет издевки в ее глазах, хотя и сам не понимает почему. Что же так зацепило его в этой девке? Она девка… сучка… ментовская сучка… Не помогает. Нож дрожит в руке, словно никогда не держал его.

— И что сделала твоя мать?

Он отвлекся от окна. Что-то не торопятся искать их. Соблазняют… Он расслабился, а этого нельзя допускать.

— Мама посвятила мне всю свою жизнь. Каждый день, каждый час… Я не помню минуту, когда бы не чувствовал ее заботу, ее твердую руку. Маленький, я не понимал, как это важно, когда тебя направляют по нужному пути, расчищают дорогу, чтобы было легче идти. Тогда я обижался… А теперь мне за это стыдно.