Они и держались. «Бисмарк» вообще оказался терпеливым кораблем, способным долго выдерживать обстрел – живучестью он отличался редкостной. Впрочем, скоро стало полегче. С кормы накатывались «Лютцов» и «Хиппер», и командиры этих кораблей сориентировались быстро. Заняв позицию с левого борта от «Принца Уэлльского», они, пользуясь тем, что линкор развернул башни в противоположную сторону, нагло сблизились и начали практически безнаказанно его обстреливать. Разумеется, командиру британского линкора пришлось реагировать, но это привело лишь к тому, что эффективность «размазываемого» по трем кораблям и так-то не слишком плотного огня упала почти до нуля.

Теперь «Принц оф Уэллс» шел сквозь лес разрывов, и даже неискушенному в морских делах человеку было ясно – рано или поздно он свое получит. Закономерно возросло количество попаданий, появились новые очаги пожаров. Словом, бой с троими противниками оказался непосильной ношей. Сейчас британцы находились практически в той же ситуации, что и потопленный ими «Адмирал граф Шпее», и она им совсем не нравилась. А главное, им никак не удавалось стряхнуть наглецов с хвоста. И «Худ», слишком занятый противостоянием с «Бисмарком», сейчас ничем не мог им помочь.

Две извергающие пламя, окутанные густым, едким дымом эскадры продолжали идти на запад, слишком занятые друг другом, чтобы обращать внимание на что-либо еще. Неудивительно, что пикировщики, поднявшиеся наконец-то с «Графа Цеппелина», смогли подобраться к месту боя, не привлекая лишнего внимания. К тому же эффективной работе зенитной артиллерии мешал дым от собственных пожаров. Неудивительно, что когда «юнкерсы» буквально свалились на голову британцам, те не смогли оказать эффективного сопротивления. Правильно сориентировавшись, летчики выбрали в качестве мишени «Худ» и добились шести попаданий. Этого оказалось достаточно.

Бронирование палуб сильнейшего в мире линейного крейсера конструкторы изначально спроектировали неправильно. Это уже подтвердили снаряды «Бисмарка», и сейчас порочная британская система защиты вновь подвела моряков. Остановить бомбы тонкая сталь не смогла, и взрываться они начали уже внутри корабля. Зрелище получилось феерическое.

Из бортов «Худа», последовательно от носа до кормы, изо всех щелей начали вырываться фонтаны огня. Затем одна за другой взорвались башни, и, наконец, весь корабль раскрылся изнутри, как цветок. Все это заняло считанные секунды и, когда пламя опало, на том месте, где только что рассекал волны могучий и самый красивый в мире боевой корабль, осталось лишь расползающееся мазутное пятно да несколько мелких обломков. Немецкие самолеты вышли из атаки, достойной войти в учебники по военно-морскому искусству, без потерь. Правда, один самолет до «Цеппелина» все же не дотянул и совершил вынужденную посадку на воду, но тут виной не огонь британских зениток, а поломка двигателя, поэтому летчика удалось подобрать.

Очевидно, мгновенная гибель флагмана произвела на экипаж «Принца Уэлльского» неизгладимое впечатление. Во всяком случае, он даже не попытался продолжить бой, а, выжимая все, на что способны были его машины, рванул прочь. Увы, его скорости для этого оказалось недостаточно, и гром орудий не прервался ни на минуту. Еще через час ожесточенного боя лишившийся всех орудий главного калибра и расстреливаемый в упор британский корабль начал ложиться на борт и вскоре перевернулся. Из его экипажа удалось спасти чуть более трехсот человек, и на этом самое тяжелое с начала войны морское сражение закончилось.

Выйдя на полуразрушенный мостик все еще дымящегося линкора, Колесников осмотрелся вокруг и снял фуражку. Пальцы скользнули по неприятно мокрой ткани, и только сейчас он понял, что вспотел, как мышь. Спине от ветра моментально стало холодно, однако, прежде чем идти переодеваться, следовало принять доклады, сориентироваться и отдать приказы. Впрочем, решение было единственным – идти домой. Вопрос только, в какой порт.

Расклады оказались не то чтобы катастрофическими, но и не самыми лучшими. Все корабли, кроме авианосца, имели серьезные повреждения, все корабли линии – подводные пробоины. Снарядов на «Бисмарке» осталось по восемь-десять на орудие, у остальных тоже не лучше. К счастью, несмотря на потерю части топлива, его все еще оставалось в достатке, и Колесников принял решение возвращаться в Киль. Приказ его был исполнен в точности и с энтузиазмом – устали все, и люди, и корабли. Переход до базы прошел без проблем, если не считать за таковую небольшой шторм, однако наложенные на пробоины пластыри выдержали удары волн. Преследовать же их у британцев было фактически некому, практически все быстроходные корабли уже лежали на дне, а гоняться за немецкой эскадрой с тихоходными «нельсонами», даже сейчас, учитывая полученные немцами повреждения, было занятием неблагодарным. В результате все шесть кораблей вначале благополучно отошли за завесу германских подводных лодок, после чего могли больше ничего не опасаться. Уже успевший стать в Германии, да и во всем мире, легендой, рейд закончился.

– Ты глянь, как они меня! Две недели успокоиться не могут.

– А чего ты хотел? – поинтересовалась Хелен, усаживаясь на подлокотник кресла и ловко забирая из рук адмирала британскую «Таймс». Несмотря на войну, достать вражеские газеты, причем свежие, всего-то трехдневной давности, для тех, кто имел право на их чтение, сложности не представляло. – Действительно. Пират и военный преступник, надо же.

– Да пускай их, – махнул рукой Колесников. – Что им еще остается? Только щериться из подворотни. У вас, у русских, кажется, говорят, собака лает – ветер носит?

– Так и говорят, – кивнула девушка. – Ты поразительно быстро осваиваешь язык. А говорят, что он сложный.

Еще бы, подумал адмирал. Особенно если учесть, что я его изначально лучше тебя знаю. Вслух же, уходя от скользкой темы, сказал:

– Я вообще способный. Кстати, мы через полчаса выезжаем. Ты не забыла еще?

– Ой! – и Хелен заметалась так, что, показалось, будто по комнате пронесся небольшой ураган. Колесников улыбнулся. Как мало надо журналисту для счастья. А всего-то пообещал устроить ей интервью лично с фюрером. Тот, кстати, сам намекнул, что не против – хорошо понимал, что лишнее появление в прессе, особенно если оно завязано на модного и еще не успевшего примелькаться журналиста, всегда хороший ход для политика. А может, это ему Гиммлер деликатно подсказал – он что-то последнее время с Геббельсом не слишком в ладах, так что мог сделать легкий пиар даме, к Министерству пропаганды отношения не имеющей. Почему не воспользоваться ситуацией, если тебе это ничего не стоит? Так что давай, звезда журналистики, собирайся. Это мужчине и военному достаточно мундира, а тебе только макияж накладывать куча времени уйдет. И, кстати, поторопиться придется – вон, уже Вальман приехал…

Акулы пера на приеме у фюрера к новенькой в своих рядах относились спокойно-безразлично. Ну подумаешь, еще одна мелкая звездочка… Так продолжалось ровно до тех пор, пока журналисты задавали дежурные вопросы и получали на них дежурные ответы, а вот после этого они все дружно начали смотреть на Хелен, как на врага народа. Почему? Да потому, что она в течение пятнадцати минут находилась в одном кабинете с Гитлером, да и не только с ним, и получала такой материал, за обладание которым любой из ее коллег готов был сожрать собственные ботинки, да еще и не вынимая из них носков трехнедельной выдержки. Увы, увы, теперь им оставалось лишь злобно скрипеть зубами да поминать нехорошими словами и саму Хелен, и ее хахаля, устроившего ей такую протекцию. И прекрасно понимать, что сделать они ничего не смогут, даже в своей газете облаять, ибо есть официальное распоряжение, в каком ключе надо подавать материалы про знаменитого адмирала Лютьенса. И что даже на самой девушке зло не сорвешь, ибо – чревато. Вот оно, преимущество диктатуры, это вам не Америка, здесь за слова, если что, отвечать придется.