— Да! Да! — раздались со всех сторон возбуждённые голоса.

— Ты больше не сможешь усомниться в нас, Одиссей! — воскликнул Эвримах. — Я уеду домой, в Микены, и всем расскажу и об удивительных твоих странствиях, и о твоём невероятном великодушии.

— Моё великодушие не беспредельно, — покачал головой базилевс. — Единственное, что я хочу знать, чтобы решить, кто здесь всё же должен быть наказан, это история нападения на Телемака. Кто убил наших слуг и пытался убить моего сына? Кто из вас?

В зале снова послышался шум, причём большинство женихов были искренне изумлены, и проницательный Одиссей сразу это заметил.

— Неужели кто-то мог такое сделать?! — возмущённо вскрикнул Аросий. — Кто-то напал на тебя, Телемак?

— Мы можем это подтвердить, — проговорил Гектор, тоже внимательно следивший за общей реакцией. — Если бы Ахилл не вытащил стрелу из спины царевича, или если бы эта стрела вошла чуть-чуть глубже, у Одиссея не было бы сына. И вряд ли ваш царь сможет простить вас, не узнав, кто совершил эту гнусность.

— Клянусь, что я об этом даже не слышал! — произнёс с жаром Эвримах. — Могу дать клятву у алтаря.

— Я тоже, — подхватил Аросий.

— И я! — закричал кто-то с другого конца стола.

— И я!

— И я!

— Все поклянётесь или как? — усмехаясь, спросил Одиссей.

— Я скажу, кто это задумал и кто это сделал! — вдруг завопил Лейод. — Я знаю, я слышал, как он отдавал приказания! Вот он! И он же стрелял в Телемака!

Дрожащей от возбуждения рукой афинянин указывал на Алкиноя.

Все ахнули, поражённые. И более всех, вероятно, был поражён сам Алкиной.

— Ах ты... Ах ты, шакалье отродье! — хрипло выдохнул он, вскакивая и бросаясь к Лейоду. — Я убью тебя, ублюдок!

У собравшихся в зале не было никакого оружия, но Алкиной и голыми руками мог бы придушить своего вероломного приятеля, однако Ахилл, вытянув руку, перехватил его за локоть и резко отбросил назад.

— Кому здесь быть убитым, не тебе решать! — спокойно сказал герой.

— То, что мы слышали — ложь? — спросил Одиссей, в упор глядя на Алкиноя.

— Нет! — лицо молодого человека залила пунцовая краска, глаза лихорадочно блестели. — Нет, я действительно согласился с тем, что твоего сына нужно убить, царь. Когда он собрался плыть в Эпир, Лейод, да, да, именно он, сказал мне, что удобнее всего нам будет, если царевич не вернётся на Итаку. Тогда никто уже не помешает нам овладеть царицей. Он и придумал, как осуществить убийство, он и подкупил раба, которого, когда всё было кончено, сам же убил. Рабу надлежало выбежать на берег и позвать Телемака, когда корабль будет проходить мимо бухты. Как я понимаю, так он и сделал.

— Враньё, враньё! Враньё! — завизжал Лейод. — Это всё его рук дело! Я просто его боялся и не мог ему противостоять! Это он хотел смерти Телемака! Он! Я ни в чём не виноват, царь!

— А ну, замолчи! — возвысил голос Одиссей, и афинянин сразу умолк. — Нелегко разобраться, кто из вас лжёт... А почему вы решились убить моего сына, зная, что я могу быть в Эпире, так близко от Итаки, и могу явиться и узнать о вашем преступлении? Ну, Алкиной?

— Мы... подумали, что если это даже действительно ты, — проговорил молодой итакиец, — то, вернувшись, ты едва ли легко докажешь, кто ты такой. А если за это время твоя жена выйдет замуж, то вступить в свои права тебе будет ещё труднее. А если говорить всё до конца...

— Да уж, говори до конца! — грозно нахмурившись, сказал Одиссей.

— А если говорить до конца, то Лейод намекнул мне, что гавань здесь одна и можно не дать тебе возможности появиться в городе. Но главным было не допустить твоей встречи с Телемаком. Поэтому Лейод отправился в бухту и напал на твоего сына. Воины там были и сто, и мои, но им мы даже не объяснили, на кого предстоит напасть и зачем. Догадываться они могли, однако их винить не в чём — они целиком зависят от нас.

— Этот, по крайней мере, не так мерзко труслив и более честен, — произнёс Гектор, выслушав слова Алкиноя. — Но это не доказывает, что он говорит чистую правду.

— Я, я знаю, как оно было на самом деле! — послышался вдруг звонкий женский голос. — Меня выслушайте!

Растолкав сгрудившихся в середине зала женихов и слуг, вперёд выбежала рабыня Меланто, растрёпанная, с бледным, как свежий холст, лицом. В её глазах стоял ужас, вероятно, она понимала, что идёт на верную смерть, но не остановилась и не заколебалась и, подбежав к Одиссею, кинулась ему в ноги.

— Царь, я всё знаю, я всё слышала, клянусь Афиной! Алкиной в тот день, когда чуть не убили Телемака, был во дворце, это все слуги смогут подтвердить, если ты их спросишь. Да, он тоже хотел его смерти, но только потому, что это Лейод его убедил! Я слышала их разговоры, я всё слышала! И это всё Лейод придумал, а теперь врёт и сваливает на другого!

— Она всё это выдумывает, потому что спала с Алкиноем! — заорал афинянин. — Она оговаривает меня!

— Я говорю правду и могу в этом поклясться! — по щекам Меланто потекли слёзы, но она ладонью смазала мокрые дорожки и, собрав всё своё мужество, продолжала: — Да, я была любовницей Алкиноя, да, я по его приказу следила за царицей... Но и все разговоры женихов я тоже слыхала, а уж что говорили между собой эти двое, знаю отлично! не Алкиной, а Лейод задумал убийство царевича! Он и был там, на берегу, а Алкиноя там не было. И Алкиной бы в спину стрелять не стал!

— Слушай, Меланто! — вмешалась вдруг Пенелопа, всё это время в совершенном потрясении хранившая молчание. — Если ты за мной следила, то ведь знала наверняка и про покрывало?

— Знала, конечно! — воскликнула девушка. — И видела в щёлочку, как ты, царица, вместе с Эвриклеей его аккуратно так распускала. Но я никому не выдала твоей тайны. Потому что, пока ты их обманывала, они оставались здесь. А если б ты вышла за одного из них — за кого, не важно, то остальные бы уехали. И Алкиной или стал бы твоим мужем, или ушёл бы из твоего дома в дом своего отца. Я стала бы ему уже не нужна. А я хотела, чтобы он был здесь дольше. Глупо...

Она улыбнулась сквозь слёзы, взглянув на молодого человека, снова провела рукой по мокрым щекам и продолжала:

— Но теперь мне всё равно. Я понимаю, что не имею прав на него. Только не убивай его, царь! Он виноват не больше всех прочих. А ты ведь не хочешь убивать всех! Я — рабыня, которая тебя предала. Меня и казни.

Алкиной смотрел на девушку, не говоря ни слова, в совершенном изумлении. С его точки зрения, самое лучшее для неё было бы — вовсе не попадаться на глаза Одиссею. Но она поступила по-иному, и сути её поступка Алкиной не мог понять.

— А ведь верно! — заметил Аросий. — Верно говорит рабыня: Алкиной-то был во дворце в день отъезда Телемака. Никуда не отлучался. А вот Лейод пропадал до утра.

— Неправда! Не я! Это не я!

В ужасе, выпучив глаза, Лейод снова вскочил и кинулся к выходу, но стоявшая ближе всех к дверям Пентесилея преградила ему дорогу. Афинянин, не имея никакого оружия, схватил со стола серебряный кувшин и попытался ударить амазонку. Та резко перехватила его руку. Послышался хруст вывихнутого сустава, пронзительный крик боли, и Лейод, скорчившись, упал к ногам женщины.