class="p1">— Да, — сказал Шарур. Он смутно припомнил чашку, фигурировавшую в его лихорадочных снах. Он бы хотел не вспоминать об этом времени, оно сделало его полу безумцем, но в памяти застряли некоторые осколки.

Эрешгун продолжал:

— Но есть кое-что, в чем мы никак не можем быть уверены: мы не знаем, почему Энгибил так беспокоится об этой чашке, ведь он не вкладывал в нее собственную силу, и поэтому нам обязательно надо выяснить причину его беспокойства.

— Каждое твое слово — правда, — ответил Шарур и добавил шепотом: — Но того, что мы узнали о боге, и так слишком много.

— Что ж, я постараюсь сказать тебе еще одну правду, а потом допью пиво и пойду на крышу спать. Вот последняя деталь: я думаю, мы должны сообщить Кимашу, лугалу, что вор из Зуаба рыщет по его городу.

— Отец мой, и в этом ты прав. — Шарур допил свое пиво. Он встал, погасил все факелы, кроме одного, которым освещал им с Эрешгуном путь наверх.

Когда на следующий день Шарур с отцом шли во дворец лугала, он наконец почувствовал, что теперь полностью пришел в себя после злосчастной встречи с демоном лихорадки. Он шел, озираясь по сторонам, в надежде заметить Хаббазу. Но зуабиец не показывался. Шарур подумал, а вдруг он уже в храме Энгибила, стянул чашку и сбежал с ней.

Уже возле дворца лугала Эрешгун приподнял бровь.

— Сегодня здесь тихо, — заметил он. — Тише, чем обычно.

Шарур кивнул.

— Ослов нет, никто не таскает кирпичи, и куда подевались рабочие?

Перед входом стояла только пара стражников, опиравшихся на копья.

Когда торговцы подошли, один из стражников спросил:

— Чем можем служить, господин торговец? Чем можем служить, сын главного торговца?

— Нам бы поговорить с могучим лугалом Кимашем, — ответил Эрешгун. — Есть дело, о котором должен знать могучий лугал.

Охранники переглянулись. Один из них прислонил копье к стене и ушел во дворец. Вернулся он в сопровождении Инадапы.

Поклонившись управляющему, Шарур поздоровался:

— Доброго тебе дня. Отец уже сказал стражнику, что нам нужно поговорить с могучим лугалом Кимашем.

Инадапа поклонился в ответ.

— Никак невозможно, господин сын торговца. — Он поклонился Эрешгуну. — Мастер-торговец, я сожалею, но никак.

— Но мы пришли по срочному и важному делу, — нахмурился Эрешгун.

— Понимаю, мастер-торговец, но, к сожалению, это невозможно, — повторил Инадапа.

Эрешгун скрестил руки на груди.

— Это еще почему? — грозно спросил он. — Если уж я не могу увидеть Кимаша-лугала, я, чей дом всегда поддерживал лугалов Гибила, то кто может? Если он резвится со своими женами и наложницами, пусть найдет другое время. Мои вести не могут ждать. Если он не сочтет новости важными, пусть его гнев падет на мою голову.

— Он не резвится со своими женами, — сказал Инадапа. — И наложниц с ним нет.

— Ну, а чем же он тогда занят? — спросил Шарур. — Почему не может принять нас?

Инадапа глубоко вздохнул.

— Мастер-торговец, и ты, сын главного торговца, — Инадапа развел руками, — лугал не может вас принять потому, что он говорит с Энгибилом. Этим утром бог призвал его в храм с первыми лучами солнца, и с тех пор лугал не возвращался.

— О, вот как! — выдохнул Шарур. Новость оказалась из ряда вон.

— Желаем ему скорого возвращения во дворец, — сказал Эрешгун. — Надеюсь, он вернется в целости и сохранности, а самое главное — вернется лугалом.

— Да будет так, — горячо поддержал Инадапа.

Похоже, Энгибил решил закончить со своим сонным состоянием, длившемся уже два поколения, и заняться делами.

— Когда могучий Кимаш вернется, господин главный распорядитель, — со всей покорностью обратился к управителю Шарур, — передайте ему, что мы явимся в любое удобное для него время, — а сам подумал: это если Кимаш вернется во дворец как лугал, а не как... как игрушка Энгибила. Он очень надеялся, что так оно и будет. Прочее было бы катастрофой.

Инадапа поклонился.

— Непременно передам. — Он как-то неуверенно помялся. — Надеюсь, все будет так, как ты говоришь.

Шарур посмотрел в сторону храма Энгибила, хотя большую его часть скрывал дворец лугала. Внезапно резиденция лугала показалась ему прозрачной, как вода. Если Энгибил восстанет во всей своей мощи, долго такое огромное здание останется в ведении простого человека?

— Когда могущественный лугал вернется из храма, соблаговоли прислать гонца с сообщением, — сказал Эрешгун. — У нас действительно важное дело, и нам надо обсудить его с лугалом, если, конечно… — он пожал плечами.

— Непременно, — закивал Инадапа. Он встряхнулся, как собака, вылезшая из канала, при этом его большой мягкий живот затрясся. — Надеюсь, скоро настанут времена поспокойнее.

— Да будет так, — хором ответили Шарур и Эрешгун. Вряд ли отец надеется на скорые перемены к лучшему, подумал Шарур. Да и сам он не особенно в это верил.

Они с отцом побрели домой. Оба украдкой посматривали в сторону храма Энгибила. Шарур думал о том, как оно будет, если Энгибил снова приберет город к рукам. Оставит ли он тем, кто не захочет поступиться свободой, возможность бежать в какой-нибудь другой город.

Потом он задумался, как вообще изменится ситуация в городе. Ни в одной другой земле Кудурру новое не пустило такие глубокие корни, как в Гибиле. Но ведь в других городах даже под гнетом городских богов люди оставались людьми. Кое-где на землях между реками еще сохранились энси, страстно желавшие стать лугалами. Может, будь у них такие купцы, кузнецы и писцы, как в Гибиле, кое-кто из них и преуспел бы.

А может, и им не повезет, как, например, ванаку Хуззиясу в горах Алашкурру. Но искры-то все равно будут тлеть, а потом, глядишь, и разгорятся, пусть даже через поколение, через два или через десять.

Возможно, Эрешгун думал о том же. Они поравнялись с уличным торговцем пива. Отец предложил:

— Давай-ка выпьем по кружке. Кто знает, когда мы еще попробуем пива, да и попробуем ли вообще? А то Энгибил попробует его через нас, оглядится по сторонам и начнет думать своей головой…

После таких слов Шарур заплатил торговцу за вторую кружку и уже успел изрядно отпить из нее, когда к разносчику подошел дюжий мужчина и громко потребовал налить