— Помнишь Ваню? Он молодец, добился возобновления работ, нашел спонсоров. Коле спасибо, помог!

Уже догадываясь, я спросила:

— Он был здесь?

Настя выдержала мой взгляд.

— Был.

— Давно? — с падающим сердцем снова спросила я.

— Да нет. Недели две назад.

Это значит, сразу после фестиваля…

— И он был не один, — не спрашивая, а утверждая, сказала я.

Настя кивнула, и в глазах ее ясно читалось сочувствие.

— И вы его приняли? — с горечью спросила я.

К горлу подступил комок, я насилу удержалась, чтобы не заплакать. Ну уж нет! Кругом враги, а я буду плакать…

— Знаешь, это третья по счету девица, которую Николай привозит к нам. Ты, конечно, не в счет. — Настя сердито теребила салфетку. — Я не знала наверняка, что их связывает, — нам он сказал, что она певица, а он продюсер. И все.

Я усмехнулась:

— И ты ни о чем не догадалась!

Настя тяжело вздохнула:

— Догадалась, конечно. Это понятно было с первого взгляда.

Я застонала и невольно схватилась за сердце. Что-то в последнее время оно стало шалить. Настя без слов вскочила и убежала на кухню. Через минуту явилась с сердечными каплями и велела выпить. Я послушно проглотила горькую жидкость. Боль в сердце прошла, а от другой боли лекарства нет.

— Батюшка говорил с ним, — продолжила Настя, когда мне немного полегчало.

— Что Коля сказал? — со смутной надеждой спросила я.

Настя не ответила. Лиза захныкала, уронив печенье на пол, и она отошла к ребенку. Я не могла больше ни куска проглотить, напряженно ждала ответа. Настя занялась дочкой, помыла ей мордашку и ручки. Наконец села за стол, посадив Лизу на колени. Все это время я провела в нервном ожидании.

— Я поняла, что Коля не собирается разводиться, ему и в голову это не приходит.

Не могу сказать, что это меня утешило. Пока не собирается, но все может измениться, если она будет настаивать на разводе. А если она забеременеет?

— Понимаешь, теперь все зависит от тебя, — продолжила Настя, со страданием глядя на меня. — От твоего терпения и выдержки. От твоего милосердия. Будь к нему милосердна, подожди немного…

Вот заладили! Чтобы не отвечать, я переменила тему:

— Ой, я забыла про подарки! — И взялась доставать из сумки гостинцы детям и взрослым.

Настя безучастно смотрела на мою суету. Видимо, она и впрямь принимала близко к сердцу нашу драму. Следующая ее фраза окончательно сразила меня. Настя погладила Лизу по голове и тихо произнесла:

— Ты бы чувствовала себя увереннее, будь у вас дети…

Я зарыдала, уронив сумку на пол. Сквозь рыдания силилась объяснить Насте, что давно уже не пью таблеток, но это ничего не меняет. Верно, Бог не дает нам детей против твоего желания. Ну и надо все-таки чаще быть вместе, чтобы зачать младенца…

Когда отец Александр вернулся из храма, я засобиралась домой. Водитель, отобедав, давно уже дремал в машине.

— Прости, — прошептала я Насте, пока отец Александр умывался. — Детей напугала, мерзкая баба.

— Держись. — Она взглянула мне в глаза с пониманием. — Не пори горячку, все еще может наладиться. Только дай тебе Бог терпения.

Мы поцеловались на прощание. Поблагодарив и пожелав мира их дому, я уехала.

Возвращение домой опять было мучительным. Кучка девчонок, твоих поклонниц, несла свою привычную вахту у подъезда. Увидев меня, девицы зашептались и неприлично уставились прямо в упор. Я мужественно прошагала мимо них, держа голову и спину. Вошла в квартиру и с тоской осмотрелась кругом. Одиночество лезло из всех щелей, если перефразировать классика.

Едва смыв дорожную пыль, я позвонила Шурке. Ее не было дома. При желании еще можно было успеть встретиться с девчонками, однако мое состояние вовсе не предполагало непринужденности в общении. «Только испорчу им настроение», — подумала я и не стала звонить Кате на мобильный. Но сидеть дома было невыносимо. Я решилась на то, что запрещала себе вот уже два года: позвонила Гошке. Сердце мое бешено колотилось, пока я ждала ответа.

— Я слушаю, — раздался в моем ухе мелодичный женский голос.

Я раскрыла рот и ничего не произнесла. Воровато затаившись, немного послушала недоуменные «Алло?» и нажала на кнопку. Так делают твои многочисленные поклонницы. Они звонят и дышат в трубку, слушая мой голос. Все надеются, что подойдешь ты. Когда подходишь ты, тоже дышат, но не бросают трубку, пока ты сам ее не положишь. Однако ты подходишь к телефону крайне редко, потому что дома почти не бываешь…

«Проявить милосердие», «понять», «простить»… А кто проявит милосердие ко мне? Это я нуждаюсь сейчас в помощи и поддержке! Почему должна быть сильной я — слабый пол, женщина? Почему должна щадить и понимать тебя, когда ты счастлив и ни в чем себе не отказываешь? Это я, я сейчас забыта, брошена, предана! Это я переношу унижение, вызывая сочувствие и сострадание, как ущербное, неполноценное существо. За что, любимый? «Мой милый, что тебе я сделала?»

Я напилась. И на этот раз мне помогло. Но выпито было много, очень много. Я добивалась беспамятства. И добилась. Хвала Богу, не наделала глупостей, кроме одной. Я снова позвонила Гошке, а когда трубку подняла молодая (судя по голосу) женщина, я спросила заплетающимся языком:

— Я могу говорить с Георгием?

На том конце трубки задали самый отвратительный из всех вопросов:

— А кто его спрашивает?

— Коллега! — коротко ответила я.

Там секунду колебались, потом ответили:

— Его сейчас нет, он в командировке.

— Когда будет? — выговорила я с трудом, но нагло.

— Дня через два позвоните. — И торопливо: — Ему что-нибудь передать?

Я кивнула, хотя меня не могли видеть, и ответила:

— Передайте, что звонила Краскова…

Как там у Шекспира? «А дальше — тишина» или «Остальное — молчание». В зависимости от перевода…

Я позвонила Гошке через три дня. Будучи в здравом уме и твердой памяти. Маловерная, малодушная дрянь! Зачем? Что я хотела от него? Ну уж определенно не продолжения романа. Тоска так доняла меня, что не спасали ни занятия в фитнес-клубе, ни вино, ни поверхностное общение с Мариной и Лидой.

На этот раз трубку взял он сам.

— Привет, Оль, — сказал Гошка спокойно. — Мне передали, что ты звонила.

У меня что-то дрогнуло внутри, когда я услышала до боли знакомый голос. Я прикинулась веселой и беззаботной:

— А чей это красивый голосок отвечал мне тогда?

— Это моя жена Лена.