Его высокопреосвященство Сильвестр с трудом оторвал взгляд от вечернего золота и вернулся к столу. Без четверти восемь… Скоро придет Лили. Он сам назначил этот день и это время, когда Агний доложил, что баронесса Саггерлей просит аудиенции у его высокопреосвященства и прилагает письмо, в котором его высокопреосвященство дает ей такое право. И он велел пригласить баронессу, хотя предпочел бы избежать встречи. Глядя на подружек детских игр, понимаешь, во что превратился ты сам, а чужие морщины перечеркивают молодость сильней своих.

Лили… Лилиана Эстен, почти сестра, верткая, смешливая девчонка, выросшая в решительную, жадную до жизни девицу. Несколько раз они бурно целовались в старом парке, а однажды поцелуями не обошлось. На следующий день семнадцатилетний Квентин уехал в Олларию, а Лили Эстен стала сначала госпожой Супре, а затем баронессой Саггерлей. Младший секретарь его высокопреосвященства Диомида узнал о замужестве приятельницы только через год. Тогда он был до одури влюблен в хорошенькую жену пожилого мужа, пользовался взаимностью и желал счастья всем и каждому. Послав от избытка чувств супругам подарок, достойный герцогини, Сильвестр забыл о Лилиан и вспомнил, только обнаружив в своей приемной ее сына.

Герман Супре оказался неглупым и начитанным, и его высокопреосвященство с удовольствием взял его младшим секретарем. Если б не необъяснимый интерес к старине, Герман пошел бы очень далеко, но молодой человек выбрал старые книги и старые стены. Казалось, что может быть безопасней, но историк погиб, а старый интриган живет и почти что здравствует. Если б не Герман, он бы постарался избежать встречи с Лилиан, но есть вещи, которые обязывают.

Что же все-таки искал Герман в Лаик? И что нашел? Связана его смерть с какими-то тайнами? В бумагах священника было много любопытного, но ничего, что стоило бы убийства. Сильвестр не мог отделаться от мысли, что чего-то не хватает. Какой-то тетради, в которую Герман записывал свои выводы, или дневника. Впрочем, это можно занести на счет Арнольда Арамоны. В свой последний приезд сын Лили настоятельно советовал сменить капитана Лаик. Арамона, по его мнению, был способен вызвать ненависть к себе и Олларам даже у бергера. Если дневники священника содержали похожие мысли и если они попали в лапы к капитану, тот не мог их не уничтожить. Тогда куда делся он сам? Отец Герман, унар Паоло, капитан Арамона… Что связывает их, кроме Лаик?

Сейчас старое аббатство пустует и ждет новых унаров. Прошлый выпуск прошел благополучно, ни капитан Деззариж, ни капеллан Ионас не замечали ничего необычного, хотя вышколенный фок Варзовом служака честно составлял рапорт за рапортом, отмечая каждую мелочь, вплоть до разбитых тарелок и обнаглевших крыс. На первый взгляд все было в полном порядке, только требовалась замена подавшему в отставку ментору. Обычное дело, но Сильвестр взял перо и приписал «узнать подробности», после чего извлек из груды бумаг список тех, кому предстоит отправляться в «загон» этой осенью. Пятьдесят два человека, чуть ли не в два раза больше, чем в прошлом году, и ни одного наследника значительной фамилии, сплошь вторые и третьи сыновья.

Эскрибаны[49]из канцелярии Высокого Совета не подкачали, дотошно перечислив всех, кому, согласно Реестру Франциска, надлежало пройти обучение. Еще одна традиция, которую давным-давно нужно менять, причем лучше в тот год, когда в Лаик не направляют сыновей мятежных герцогов. Насколько было бы проще, если б того же молодого Окделла оставили в его Надоре… Сильвестр обмакнул перо в чернильницу и сделал соответствующую пометку в деловом журнале.

– Ваше высокопреосвященство, – доложил дежурный секретарь, – прибыла баронесса Саггерлей.

– Манлий, передайте в канцелярию: список унаров на утверждение герцогу Алве пока не отсылать. Будут некоторые изменения.

– Хорошо, ваше высокопреосвященство.

– А теперь пригласите баронессу.

Для своих пятидесяти восьми Лилиан выглядела неплохо. Высокая, полная женщина в темно-красном… Красивая прическа, морисские благовония, умело подведенные глаза, и все равно старуха! Старуха, убившая жившую в памяти семнадцатилетнюю хохотушку.

– Квентин!

Как давно его так не называли.

– Или, – Лилиан вздохнула, – я должна называть тебя ваше высокопреосвященство?

– Необязательно. Проходи, садись, рассказывай.

Надо бы сказать что-то про внешность, Лили так старалась, но язык не поворачивается. А он считал себя великим лицемером!

– О чем рассказывать? – Лилиан плюхнулась в кресло и слегка склонила голову набок, этот ее жест он помнил.

– Ты и раньше так держала голову.

– А ты всегда смотрел так, что хотелось убежать, – она улыбнулась. – Сначала…

Это потому, что он не понимал, чего она хочет, и боялся ошибиться. В семнадцать девушка смелей и опытней юноши, тем более при такой матери. В Дораке поговаривали, что Лили и Полина не воробьи, а морискиллы, но кто из гостей графа осчастливил жену капитана замка дочерьми, не знал никто. Или все это досужие сплетни и прелестная Альбина хранила верность своему однорукому супругу?

– Лили, позволь еще раз выразить тебе свои соболезнования. Мне, право, очень жаль.

– Герман всегда был странным, – Лилиан рассеянно оглядела стены и потолок. – Мы были рады, когда он стал священником. Иначе бы он пошел в Академию, и один Леворукий знает, чему бы научился.

– Ты хочешь шадди или вина?

Кто заметил, что нет ничего желанней и трудней перехода с «вы» на «ты»? Иногда перейти с «ты» на «вы» еще трудней и еще желанней. Зря он позволил назвать себя по имени, теперь придется звать чужую пожилую женщину Лили, хотя какая из нее Лили? Такая же, как из него Квентин!

– Вина, ты же помнишь.

Раньше она пила тинту, а дорогие вина терпеть не могла. Считала кислятиной.

– Кардинал Талига не держит у себя тинту.

– Тогда шадди.

Секретарь принес шадди и корзинку с печеньем. Жаль, он не запасся тинтой, с ней было бы легче сначала вспомнить, а потом забыть.

– Квентин, – подруга детства откусила от песочной звездочки и поднесла к темно-красному рту дымящуюся чашку, – Германа так и не нашли?

– Нет, не нашли, хотя искали очень тщательно… Мне очень жаль, но надежды больше нет.

А Лилиан совсем не похожа на убитую горем мать. Похоже, он ошибся, решив, что должен разделить ее беду. Нужно было ответить что-то вежливое и обойтись без встречи, иногда вспоминая пахнущие вишней губы и огоньки в озорных глазах. Когда-то у Лили были большие глаза, а теперь самое заметное – щеки и очень красный рот. Почему к старости глаза становятся меньше, а носы больше?

– Квентин, – как странно она глотает, словно курица. – С чего ты взял, что Герман умер?

С чего? С того, что он исчез вместе с одним из унаров, бросив все, даже свои записи. А потом исчез и последний видевший их в живых свидетель.