Девушки удалились в туалет. По телевизору над стойкой крутили рекламу с Майклом Джорданом и Багзом Банни, что, конечно же, побудило нас с Доном и Чаком завести неизбежный разговор о спорте. В самом ли деле Джордан – баскетболист всех времен и народов? Вы не смотрите на его очки, посмотрите на соотношение голов – забитых и потенциальных. И как насчет наших несчастных “Никс”? Жаль, что эго Юинга не может играть за центрового вместо Юинга. Ну хоть у “Янкиз” неплохие шансы на следующий год. Дон рассказал, что в университете играл в футбол.

– Я, может, и не был самым крутым, но в школе неплохо управлялся с мячом и получил грант на частичную оплату обучения в Университете Индианы. И играл там на первом курсе весьма неплохо, знаете ли. Не бог весть что, но я делал успехи. И вот в один прекрасный день тренируемся с мячом, белые футболки с эмблемой клуба, все такое, я бегу, хочу выполнить передачу и тут наступаю на какуюто дрянь – вывих лодыжки, порванные сухожилия… – он сделал круговое движение одной рукой, словно бы говоря “и так далее”, а другой опрокинул в себя остатки пива. – Потом выяснилось, что какие-то парни накануне ночью пили на футбольном поле и кто-то бросил банку из-под пива. На нее-то я и приземлился. – Дон нахмурился, сокрушенно покачал головой, будто заново переживая тот день. – В заведении вроде Университета Индианы как-то не ожидаешь обнаружить на футбольном поле во время тренировки треклятую жестянку из-под пива. Непрофессионально это.

Мы с Чаком покивали в знак пьяного единодушия.

– Банка из-под пива, нет, ну ты только подумай… Еще позже.

В пабе было не протолкнуться. Музыкальный автомат крутил “Crazy for You” Мадонны, все до единого подались на танцпол и кружили в медленном танце. Я укутал Линдси в объятиях, она тесно прижималась бедром к изнанке моего бедра, голова ее мягко толкалась мне в подбородок, как пришвартованная у пирса лодочка. В нескольких парах от нас Чак танцевал с девушкой, считавшей, что Pearl Jam – ретро. Девушка уткнулась носом ему в шею, Чак что-то шептал, дерзко прохаживаясь ладонями по ее бокам. На другой стороне танцпола кружили вполне довольные друг другом Элисон и Дон. Я видел Элисон сзади, она положила голову Дону на плечо и, кажется, о чем-то размышляла молча. Откинутые назад волосы Элисон накрыли руку Дона, лежавшую на ее спине. Я заметил, что он высвободил руку и наблюдал, как волосы заструились между его пальцев, будто не мог поверить в реальность происходящего. Копна волос упала Элисон на спину, и Дон с отсутствующим видом расправил спутавшиеся кончики мягким движением, в котором странным образом проступила его глубокая затаенная грусть. На секунду мне почудилось, что мы снова в университете, я закрыл глаза, погружаясь в дежавю. Я дышал медленно, обонял неповторимую, знакомую смесь запахов – пиво, дым, опилки, шампунь – и на какую-то секунду полностью поддался иллюзии. Но песня закончилась, вступили Third Eye Blind с “Semi-Charmed Life” – самые что ни на есть девяностые, подружка Чака затряслась, закружилась в экстазе, размахивая руками, издала торжествующий возглас: ее десятилетие вновь вступило в свои права. Мгновение растаяло.

И еще позже.

Паб закрывался, ни один из нас не был уже в состоянии сесть за руль. Я предложил попросить репортеров подвезти нас до дому, раз уж они все равно за нами последуют, но, выйдя на улицу, мы обнаружили, что журналистская братия отправились на покой. Помощник шерифа Дэн спал в припаркованной машине, мы решили его не тревожить. В конце концов Пол, вышибала, предложил нас подбросить. Мы забились в старенький синий фургон, пропахший дрожжами и кофе. Дон ехать отказался, поскольку остановился в гостинице в одном квартале от паба. Все жали друг другу руки, обнимались, Дон пообещал встретиться с нами назавтра. В заднее окошко мы видели, как он задумчиво машет рукой, а потом фургон свернул за угол. Скамьи в кузове были закреплены не очень хорошо, и, когда Пол прибавлял газу, мы подпрыгивали. Только высадившись, я понял, что нас осталось трое. Чак и его новая подруга испарились.

Наутро меня тошнило, дико хотелось пить, я, пошатываясь, вошел в кухню и обнаружил девицу, за которой накануне приударил Чак. Она сидела на стуле, ела яйцо вкрутую и листала каталог “Шарпер имидж”.

– Привет, – ее голос отскочил от моих барабанных перепонок, будто они были резиновые. Я пробормотал “привет”, сунул кружку под носик кофеварки. Со стенки кружки таращился Барт Симпсон, рекомендовавший не кипятиться. Мозг мой отчаянно боролся с желанием вырваться из черепа и заползти в какую-нибудь темную тихую пещеру.

– Похмелье? – живо поинтересовалась пассия Чака. Где-то явно следовало отрегулировать звук – либо в ее гортани, либо в моей голове. Вероятно, и там и там.

– Благодарю, у меня уже есть, – я сел напротив, ухватившись за кружку обеими руками, – по-видимому, надеялся, что таким образом организм быстрее абсорбирует кофе.

– Смешно, – она изящно откусила чуть-чуть яйца.

– Где Чак? – спросил я, сделав добрый глоток кофе.

– Кто? А, спит как убитый.

Я поднял бровь:

– Ты, часом, не убила его на самом деле?

– Вряд ли, – сказала она с блудливой улыбочкой.

– Не припомню, как тебя зовут.

– Дженна.

– Бен.

– Привет, Бен, – снова поздоровалась она совсем не к месту. – Что у тебя с лицом?

– Я таким родился.

– Ох, прости! – воскликнула Дженна, а когда до нее дошло, захихикала. – Очень смешно, да.

Помолчали. Я сосредоточенно пил кофе, она откусывала смехотворно маленькие кусочки яйца, держа его между большим и указательным пальцами, словно боялась раздавить.

– И кто, блин, это покупает? – произнесла наконец Дженна, и я подумал даже, что она имеет в виду яйцо, но ее пальчик указывал в каталог, на безделушку из серии “три в одном” – цепочку для ключей, совмещенную с перцовым газовым баллончиком и лазерной указкой. Я решил, вопрос риторический. Следующий, однако, требовал ответа.

– Может, ты меня подвезешь, Бен?

Я увидел, как кусочек желтка зацепился за штангу в ее языке, и понял, почему она так ест.

Час был ранний, журналисты, стоявшие лагерем через улицу, еще дрожали от холода над первой чашкой кофе, поэтому нам удалось пробраться в машину Чака, на которой он каким-то чудом доехал вчера до дома, и выехать на дорогу прежде, чем они дотянулись до своих камер. Руль оказался ледяным, как сосулька, в груди у меня все сжалось от холода.

– Ну и холодрыга, – просипел я, включая на полную мощность обогреватель, любезно дунувший струей студеного воздуха прямо мне в лицо.

Дженна хихикала и, развернувшись к заднему стеклу, махала рукой репортерам, пока те не скрылись из виду.

– Круто, – она плюхнулась обратно на сиденье.

– Неужели Чак вчера сел за руль? – спросил я. – Он же пьяный был в стельку.

– Это я вела, – заявила Дженна гордо.