– С Аней всё будет хорошо. Обещаю.

И Максим прервал разговор.

Дима несколько минут стоял возле фонарного столба. Не обращал внимания на то, как сверху, на светильниках, суетятся пеликаны. Вспомнив об их склонности невозмутимо гадить, с усмешкой подумал о собственной беспечности.

Усмешка придала ему сил. Нужно было идти. Отсюда уже виднелась вывеска ресторана – того самого, где они отмечали Димин день рождения. Он даже подумал, что сейчас опять закажет тот самый торт. Вкусный. Безе с фруктовым ассорти. Манго, бананы, мангустины и орехи, а главное – питайя, которую Дима предпочитал называть фруктом дракона; с первого дня в Шри-Ланке полюбил его белоснежную мякоть с мягкими косточками. Да, нужно будет заказать именно этот торт. А потом предложить кусочек людям Скоробогатова, когда они придут. Такой эпизод вполне можно включить в будущую книгу.

Максим не смог бы объяснить, почему они приехали именно в северный индийский штат Уттáр-Прадéш, в город Варанаси. Это была лишь промежуточная остановка. Просмотрев списки ближайших рейсов из Ченнаи, он выбрал город отчасти наугад. Возможно, сказалось, что в Варанаси учился Джерри. Здесь монах познакомился с Шустовым-старшим. Впрочем, Аня ни о чём не спрашивала, и Максиму не пришлось по-настоящему задумываться о причинах своего выбора. Они вообще в последние дни говорили редко. Но отчуждения между ними не было. Наоборот, они сблизились ещё больше, пусть и не выражали это словами. Аня и Максим жили в одной связке. Как сказал бы Дима, их объединила ситуация.

Сейчас, сидя на крыше гостевого дома, под тканым пологом, Максим неспешно допивал масала-чай и крутил в руках синий листок – сложенную в несколько раз записку Джерри. Успел выучить содержимое записки, однако выбрасывать не хотел. Даже порой ложился спать, сжимая её в кулаке.

В первую ночь, когда они только добрались до Варанаси, Максим проснулся в испарине. Его преследовали кошмары – неразборчивые видения, сотканные из шафрановых одежд. Он пытался пройти сквозь них, разводил их широкие и вездесущие полотна. Испачкав руки, вдруг понимал, что вместо монашеских одеяний всюду висят вымоченные в крови простыни. Напуганный, Максим падал в шелестевшую воронку из книжных страниц, таких же окровавленных и назойливых. Страницы с кратким шорком резали его тело, оставляли на коже путаный, похожий на письмена узор, а на дне воронки его ждали чёрные гигантские столбы. Задыхаясь, Максим всматривался в их матовую поверхность, и в ответ на него смотрели печальные глаза отца. Пойманный в глубь монолитов, отец казался истощённым и постаревшим. Максим сопротивлялся, но чувствовал, что его затягивает в эти твёрдые и одновременно с тем зыбучие каменные столбы, а потом услышал Анин голос. Она разбудила Максима. Перешла со своей кровати, легла рядом с ним и обняла его со спины.

– Что тебе снилось, Митрофанушка? – спросила Аня.

Максим не ответил. Лишь потом, уняв дрожь, прошептал:

– У дедушки под конец были редкие минуты ясности. Боль ненадолго отступала, и он становился почти таким, как прежде. Даже улыбался. Только улыбался грустно. Понимал, что ему осталось недолго. И как-то сказал мне, что перед смертью человек отпускает свою тень. Если рядом никого нет, тень уходит в никуда. Растворяется, как туман под солнцем. А если рядом есть кто-то любящий, то скорбь открывает его сердце, и тогда тень умершего переходит к нему.

Аня крепче обняла Максима, приникла лбом к его шее.

– Странно… Дедушка обычно ничего подобного не говорил. Ни во что такое не верил. А тут сказал. И я видел, как он умирает, был тогда в его комнате. Там и мама была, и Корноухов, и сиделка. Но думаю, если это правда – про тени, – то его тень отошла ко мне. А теперь я видел, как умирает Джерри. И мы с ним не были близки, но всё равно я почувствовал это. Почувствовал, как он отдаёт мне свою тень.

Аня слушала молча, и Максим был ей благодарен. Они так и уснули – вдвоём, а с утра Максим вернулся к тетрадям отца. Что бы там ни происходило, не оставлял надежду разобраться с зашифрованным текстом. И сейчас, сидя на крыше гостевого дома, вновь просматривал записи, сделанные ещё в Канди.

Аня следила за тем, как молодая служанка хной выводит ей на правой руке цветочный узор-мехенди. По крышам соседних домов бегали обезьяны, качались на штырях арматуры. Оскалив жёлтые клыки, переругивались, прыгали по балконам и выступам в стене.

Внизу, чуть в стороне от гостевого дома, была открытая веранда. То и дело откладывая тетради, Максим брался за уже остывший масала-чай и лениво поглядывал на отдыхавшую там на высокой кровати индианку в бордовом сари. Она, задумавшись, держала в руках яблоко, и к нему с пола настойчиво тянулась рыжая коза. Когда чуть позже женщина ушла в дом, коза резко вскочила на кровать, потопталась на разложенных по матрасу одеждах, затем с безучастным видом пустила струю. Максим усмехнулся. Диме понравилась бы такая сценка, как и то, что последовало за ней. Индианка, вернувшись, не стала наказывать козу, даже не накричала на неё, просто встряхнула облитую ткань и преспокойно вывесила её сушиться на бельевую верёвку. Чуть позже к ним присоединилась девочка лет шести. Они втроём устроились на кровати: индианка вычёсывала девочке волосы, а коза, стоя за её спиной, зажёвывала с плеча женщины светло-коричневый шарф.

Максим возвратился к тетрадям и распечаткам. Успел разбить текст на фрагменты по возможным ключам от двух до пятидесяти букв. Прогнал эти фрагменты через частотный анализ. Ничего не добился. Так и не овладел им в достаточной степени – не хватало концентрации для выявления биграмм и триграмм. Пока сосредоточился на поиске закономерностей, знал, что с них начинается вскрытие любой шифровки. Однако до сих не уловил ни единого хоть сколько-нибудь очевидного совпадения и злился.

Ключ, судя по всему, был большой, уж точно не меньше двадцати или тридцати знаков. Но текст был ещё больше, что оставляло возможность повторений: те же буквы ключевого слова могли оказаться над теми же буквами открытого текста, как итог – одинаковая последовательность в шифровке. Это неизбежно, потому что в любом тексте хватает повторяющихся слов: местоимений и предлогов. Чем чаще встречаются подобные совпадения, тем легче подобраться к разгадке. Это может стать первым шагом к определению длины ключевого слова – достаточно посчитать промежутки между повторами.

Найти повторы в тексте из двадцати трёх тысяч букв трудно, и всё же Максиму удалось выхватить сочетание «ШЪОЛ», встречавшееся три раза. Сомнительный улов, но Максим за него уцепился. Высчитал, что между первым и вторым «ШЪОЛ» – семьдесят четыре знака, между вторым и третьим – двести девяносто шесть. Хорошее и подозрительное совпадение, потому что эти промежутки были кратны тридцати семи, а значит, ключевое слово могло состоять из тридцати семи или семидесяти четырёх букв. Всего два варианта, один из которых – первый – Максим давно проработал. Делить текст на семьдесят четыре фрагмента ему ещё не доводилось.

Максим взялся за это число поначалу с подозрением, а затем с возрастающим воодушевлением. Даже подозвал Аню, которая сушила оконченный узор – теперь у неё были разрисованы обе руки, по коже и гипсу, – и принялся объяснять ей свою теорию. Включил ноутбук. Чёрный пятнадцатидюймовый «Асус». Точно такая модель была у Димы, пока её не отобрали люди Скоробогатова. Максим купил ноутбук в Варанаси, чтобы не привязывать себя к общему компьютеру в гостевом доме.