Всё это открывалось мне не сразу, но постепенно.

Зачем-то я задрал голову кверху. Небо было тёмно-коричневым, землистым, словно покрытым грязной коркой, редкие фонари пуляли в него тусклые снопики искусственного света. Мне вдруг отчаянно захотелось разглядеть звезду, хотя бы одну. Мои ноги по инерции продолжали двигаться вперёд, когда правая, потеряв земную опору, поехала в неизвестном направлении, увлекая за собой левую и всё оставшееся бренное тело. Я грохнулся на пятую точку, ткнувшись растопыренными ладонями в тёмное месиво земли и асфальта. Копчик немедленно отозвался тупой ноющей болью. Впереди желтела виновница моего низвержения: брошенная кем-то банановая кожура. Матерясь, я встал, поднял оброненную сумку, попытался отчиститься, но не тут-то было: жирная московская грязь имеет особое свойство въедаться окончательно и бесповоротно. Мне оставалось лишь сплюнуть в сторону коварной кожуры, помянуть незлым тихим словом её бывшего обладателя и собственную сентиментальную глупость, и далее ковылять уже прицельно, не останавливаясь, не отвлекаясь, отгоняя прочь назойливый рой ненужных мыслей.

Впереди маячил тонкий женский силуэт. Я не заметил, откуда появилась незнакомка в текучем плаще. Женщина торопилась, видно ей было неуютно в темноте на обдуваемой всеми ветрами пустынной улице. Было нечто неуловимое в плавной стремительности её походки, развороте узких плеч, небрежном всплеске длинных тёмных волос, заставившее меня на миг сдержать дыхание, чтобы толчком выпустить на свободу перегретый воздух вместе с хриплым криком:

– Магдалин!

Не оборачиваясь, женщина ускорила шаг.

Очертя голову, я бросился за ней, не видя более ничего, кроме женщины впереди. Ноги с трудом поспевали за выскочившим из груди и мчавшемся впереди, отчаянно колотящемся сердцем.

– Магдалин!

Я нагнал её, схватил за руку. Женщина слабо вскрикнула. На меня глядели чужие незнакомые, полные ужаса глаза. Бедняжку колотила дрожь. Ещё бы! Вообразите: поздним вечером за вами с воплями несётся перепачканный мужик с безумным перекошенным лицом.

– Простите, – забормотал я, отодвигаясь, – извините, пожалуйста… Я ошибся. Принял вас за другую.

– Ничего, – пролепетала девушка, выдавив слабую улыбку. – С кем не бывает…

Она ушла, а я остался стоять, почувствовав стыд. Я живу с любимой женщиной, такой красивой, нежной, преданной, но продолжаю гоняться за химерами. Нехорошо, как сказала однажды Магдалин, не по-мужски…

Магдалин, снова Магдалин… Я сдавил пальцами виски, словно хотел выдавить из головы остатки воспалённых видений. Никакой Магдалин нет и не было никогда. Это всего лишь плод больного воображения, галлюцинации, помноженные на фантазийный бред с оттенком воскресших юношеских мечтаний – почти по Фрейду…

Сосредоточившись на очищающем стыде, я поднялся на лифте, позвонил в дверь. Открыла Магда реальная, осязаемая, сладко пахнущая, явно недовольная моим поздним возвращением. Округлила желтовато-зелёные глаза, завидев следы моего недавнего падения:

– Что случилось?

– Упал. – буркнул я.

– Не ушибся?

– Нет, Только перепачкался.

От этой ласковой заботы на душе стало ещё поганее. Я снова ощутил себя неблагодарным ничтожеством. Невыносимо. Пряча глаза, чмокнул Магду в висок и заперся в ванной.

В ванной тёк кран. Он тёк давно и нахально, о чём Магда периодически многозначительно напоминала, но у меня всё не доходили руки им заняться. От мерно падающих капель на белом фаянсе раковины образовалась желтоватая дорожка. Каким же дерьмом мы моемся!

– Может, хватит? – строго сказал я крану и подёргал за хромированный носик.

Кран и впрямь послушно затих. Я открыл вентиль и принялся мыть руки. Мыл долго, основательно, будто трудился в шахте. Заодно, войдя во вкус, вымыл лицо и шею. Наверное, я бы весь залез под душ, но Магда крикнула, что ужин готов.

На столе в тарелке дымились сосиски с гречневой кашей – верх Магдиного кулинарного искусства. Роль хозяйки давалась ей с трудом. Иногда мне даже казалось, что это её угнетает. Что ещё могло быть причиной коротких негромких вздохов и понурых взглядов из-под полуопущеных ресниц и нечастых приступов давящей молчаливости, говорящей красноречивее потока цветистых фраз?

Наверное, мне стоило самому её спросить, но я малодушно делал вид, что всё в порядке. Прекрасно сознавая, что лгу ей и себе.

Ночью я долго торчал в душе, надеясь, что Магда заснёт. Когда вышел, в комнате было темно, с раскинутого дивана доносилось ровное дыхание. Я проскользнул и лёг рядом, стараясь не задеть Магду, как вдруг она повернулась ко мне, прижалась, скользнула губами по груди… Неожиданно я почувствовал такое чудовищное изнеможение, будто не смыкал глаз трое суток кряду.

– Прости, – пробормотал я, отстраняясь, – Я сегодня очень устал.

Магда резко отодвинулась к стене, накрылась одеялом с головой.

Будничная утренняя дорога с окраины в центр – сущее испытание для автомобилиста. «Формула 1» отдыхает. Кто не верит пусть попробует преодолеть трассу Митино-Белорусская с восьми до девяти. Незабываемые ощущения гарантированы. К тому же вы узнаете много нового и интересного о своей персоне от дорожных конкурентов.

Тот же путь в противоположном направлении кажется пустынным: грузовики, маршрутки, дымящие большегрузные фуры и редкие легковушки неизбалованных отпускников, рвущихся к своим подмосковным фазендам, либо навстречу бескрайним российским просторам в поисках неприхотливого отдыха.

Я не принадлежал ни к тем, ни к другим. Я относился к третьей, крайне малочисленной категории граждан, рискнувших прогулять работу без уважительной причины. То есть, причина у меня была. Но вовсе не та, которую можно указать в объяснительной, рассчитывая на начальственное снисхождение. Если бы потребовалось назвать её вслух, она прозвучала бы странно, для кого-то интригующе, для кого-то нелепо, для кого-то, быть может, шокирующе, но для меня единственно верно…

Я искал себя.

Пойди туда, не знаю, куда, найди то, не знаю, что…

Невинные строчки из детской сказки вполне могли стать лозунгом для моей отчаянной погони по перекрёстку миров за ускользающим миражом.

Съезд с окружной на загородную трассу. Дорога, некогда знакомая до спазма, потом усилием воли забытая, теперь восстанавливаемая снова. Всё по-прежнему. Разве что прибавилось палаток и магазинчиков вдоль шоссе, да асфальт на удивление гладок, весь в полосах и стрелках свежей разметки. Как и подобает дороге, ведущей в элитный пригород.

Сворачиваю. Дорогу преграждает полосатый шлагбаум. Вдали за высокими стрельчатыми заборами возвышаются замки-коттеджи, вглядываются в непрошеного гостя холодными линзами камер. Из будки вышел здоровенный мордоворот с автоматом.

– К кому?

Я сказал, что жил здесь когда-то.

– Деревни давно нет. Это частные владения. Так что проваливай.