Она вспоминала их бурную, потную и счастливую ночь, и не знала, как с ней быть. Она никак не ожидала от себя такого и даже сейчас испытывала страшное и стыдное возбуждение и озиралась по собственной кухне, не видит ли кто. Если бы такое повторилось… дальше она не соображала – страсть, просыпавшаяся в ней, не давала думать и пугала. Катя шла в ванную, умывалась, унимая жар, и снова бралась за работу.

Их нежная дружба закончилась. Начиналась любовь.

В семь часов вечера, она как раз пришла из магазина с продуктами, вспомнила про Новый год по Белореченскому времени, позвонила домой, поздравила всех, всплакнули с матерью от радости. Через час позвонил пьяный брат, в трубку был слышен звон стаканов, смех и оживленный говор громкого мужичьего застолья. Федор поздравлял витиевато, многословно помогая себе жаргоном, хохотал, хвастался неприятно, а в конце весело попенял Кате, что не прислала денег на досрочку. Андрей звонил несколько раз, он встречал дома с семьей, шептал про самый счастливый день старого года, говорил загадочно, что новый год начнется для нее неожиданно тепло и нечеловечески красиво. Грозился приехать завтра рано утром и разбудить ее.

В новогоднюю ночь Катя должна была работать, но ее подменили, дали выходной, и Катя осталась на Новый год одна. Настя встречала с девчонками с рынка, Лешка так и не взял трубку. До нового 2015 года оставалось полчаса. У нее ничего не было готово, она достала колбасу, хотела порезать и передумала. Вывалила в тарелку салат оливье из кулинарии и просто сидела и думала. Президент выступал по телевизору с выключенным звуком.

Перед Катей на столе стояли фотографии. Лешина прислонилась к бутылке шампанского, Федора – к пустому бокалу, еще матери с отцом и маленького Андрюшки – эти трое были вместе. Андреевой фотографии у нее не было. Она глядела на них и думала обо всем сразу и обо всех, и может быть, больше всего об Андрее, но мысли ее бродили по зимнему Белореченску, где прошла большая часть ее жизни и где она встретила двадцать веселых зимних праздников. Она то улыбалась чему-то, то застывала, вспоминая. Очнулась от звонка телефона, глянула на телевизор – президента в экране уже не было, вспыхивали немые салюты в ночном небе, неприступно, нарядно и непривычно молча светился Кремль. Москва сияла, обнималась и кричала «ура».

– С Новым годом, Катюша! – В трубке звучал басистый, горбоносый и любимый голос шеф-повара Гочи Гогуа. – Желаю тебе в Новом году приехать ко мне в Грузию, познакомиться с моими родителями, моим дедушкой, моими друзьями и лучшим городом на свете! Обнимаю тебя нежно, рад, что в этом году тебя увидел…

Связь оборвалась, на часах было уже семь минут Нового года, Катя спохватилась, взялась за шампанское, Лешина фотография спорхнула на пол. Катя вернула ее на место, налила себе минералки. Опять зазвонил телефон. Это был Сапар, Катя обрадовалась, как брату:

– Сапар, с Новым годом, дорогой! Как я рада! Ой, как я рада!

– С Новым годом, Катя! Я скучался по вам! – Сапар говорил громко, слышно было, как волнуется. – Мы большой плов кюшаем, много земляков пришли, все вам привет передают!

– Гульнаре привет передай!

– Она уехала в Таджикистан…

– Ну, будешь звонить, передай!

– Хорошо, только там света нет…

– Когда свет будет, передашь? – засмеялась Катя его наивности.

– Весной только будет, у нас зимой света никогда не бывает. Ты Насте… можешь ей трубку дать сейчас?

– Сапар, ее нет дома, она у друзей встречает, на работе.

– А где она работает?

– На рынке…

– Дай ей мой телефон, если она захочет, пусть звонит всегда! Слышишь меня? Обязательно скажи: Сапар звонил ей. – Он замялся, хотел еще что-то сказать, но замолчал окончательно.

– Обязательно скажу, Сапар. Как у тебя дела?

– Я тебя тоже всегда помню, ты такой хороший человек, Катя! Ой-ёй-ёй! Я один тут ушел, гуляю, там плов кюшают. Ты когда в гости придешь?

– Спасибо, Сапар, зайду как-нибудь, ты там же?

Номер Андрея был занят, Катя звонила Зазе, Манане, Шапкину и тихому таксисту Максу. Поздравляла. Настя не взяла трубку. Позвонил Андрей и опять был нежен и слегка пьян, говорил, что скучает, шутливо вспоминал подробности, от которых у Кати горели уши. Он гулял по улице, слышны были хлопки фейерверков, они долго говорили.

Потом Катя сидела растревоженная и счастливая, глядела на Лешкину фотографию, и ей хотелось, чтобы и ему было так же хорошо, как ей. Она так и не понимала, что с ним происходит, почему он перестал ей писать, почему сейчас не отвечает. Еще раз набрала его номер.

Леша не слышал ее звонка. Его разряженный телефон молчал сейчас в кейсе вместе с ноутбуком у него в комнате, у Кати за стеной. Если бы слышал, наверняка взял бы трубку, и не просто взял бы. Он был совсем рядом.

После той страшной ночной сцены, он поймал такси и поехал за город к родителям. Подъехал к воротам дачи в половине седьмого, посидел угрюмо в машине и попросил таксиста ехать обратно. Он не мог явиться в таком виде. И опять всю обратную дорогу слышал и слышал те звуки из Катиной комнаты. Эти невозможные звуки доносились из той, почти святой для него комнаты. Куда он стремился, представлял, как упадет на колени с огромным букетом перед не проснувшейся еще Катей.

Он думал, думал и думал, и его воспаленному мозгу вдруг начинало истерично казаться, что это была не она, а Настя или вообще кто-то другой, какая-то другая женщина. Он страшно уставал от этих пыток, понимал, что он ей никто, что все это, всю эту свою любовь он сам же и придумал. Любовь, это когда двое, Леха, когда двое!

Издеваясь над собой, ковыряя больное, вспоминал тяжелый букет ирисов. В такси в Лондоне, в аэропорту Хитроу, в самолете – их нельзя было класть на бок. Стюардессы уважительно предлагали поставить их, пристроить, но он не дал. Так и продержал упрямо на руках весь полет. Он думал, что это важно. Это и было важно, но теперь стало грустно, если не смешно.

Алексей проголодался и очень хотел спать. Денег не было, последние он прокатал на такси, он поехал к Джамалу, товарищу по университету, тому Джамалу, что приносил Кате компьютер, обвязанный розовой лентой. Джамал покормил, рассказывая, как тогда все получилось. Лешка поспал до девяти вечера, занял денег и поехал к Кате. В конце концов, у него там были все вещи.

В метро было, как в час пик. Народ торопился. Кто в гости, кто домой, разодетые, с подарками, улыбались друг другу, поздравляли с наступающим. Многие уже начали отмечать. От веселой толпы пахло спиртным, вкусной едой и мандаринами, и Алексей почувствовал себя дома и понял, что соскучился по Москве, по этим вот людям, которые были ничем не хуже и не лучше англичан, просто роднее. И про Катю вдруг подумалось легче.

На «Аэропорте» вышел, окна их квартиры были видны от метро, там горел свет, и Алексею стало так страшно, что он трусливо остановился и сел на гранитное ограждение. Люди торопились мимо, огибали его, кричали что-то веселое по телефонам. С кем она там сейчас? Что я ей скажу? – все эти, так и не решенные вопросы всплыли прежним болезненным комом. И все глядел на окна, в которых никого не было, просто горел свет.