— Заткнись! — рявкнул на дородную физкультурник. — Поняла? Заткнись, тебе сказали! Покомандовала, хватит.

Легла в потную ладонь «черная метка» первых внутрикомандных распрей. «Низложен», было написано на ней кривым, нетвердым почерком физкультурника — похоже, следующего претендента на капитанское звание.

— Меня ждут дома, — механически повторила дородная. — Меня ждут дома…

Физкультурник резко повернулся и залепил ей звонкую оплеуху. Удар был силен. Женщина отшатнулась, на щеке ее вспыхнул отпечаток багровой пятерни. Из рассеченной губы тонко брызнула кровь. Она подняла голову и посмотрела на физкультурника пустыми, слепыми глазами. Гордеев мог бы поклясться: она даже не поняла, что произошло. Да и боли, похоже, не почувствовала. Кровь стекала по мясистому подбородку и капала на перепачканную белую блузку неряшливыми, бесформенными кляксами, мгновенно впитываясь в ткань.

— Меня ждут дома, — вновь сказала дородная. Зубы ее были залиты кровью, отчего рот выглядел, как резаная рана.

Дети сбились в испуганную кучу и наблюдали за происходящим.

— Мало? Еще врезать? — деловито спросил физкультурник. Но голос его едва заметно дрогнул, и Гордеев понял, что он сам испугался. Испугался этой нечувствительности вместо реакции на удар, бессмысленного взгляда. Испугался того, что сейчас она схватит его за могучую шею, раздавит пухлыми пальцами адамово яблоко, а он, со всей своей безумной, бычьей силищей, ничего не сможет предпринять. Бесполезно драться с поленом.

— Что вы делаете, Петр Яковлевич! — возмутились «роговые очки». — Как вы можете? Прекратите немедленно! Хотя бы детей постесняйтесь!

— Да с…ь я хотел на ваших детей, — огрызнулся физкультурник, маскируя грубостью страх.

— Прекратите! — тонким, срывающимся фальцетом выкрикнул субтильный.

— Ты еще повякай, дохляк, — усмехнулся физкультурник.

Среди детей кто-то зашмыгал носом. Краснощекий мальчуган зарыдал, вытирая мокрый нос и выдавливая из себя: «Я-а к маме ха-ачу…»

— Ну-ну-ну, — мгновенно отреагировала «роговая оправа». — Мы вот сейчас все соберемся, построимся парами и пойдем туда, куда скажет этот дядя, — она указала на молчавшего Гордеева. — И твоя мама туда обязательно за тобой придет.

— А что у дяди с лицом? — с детской непосредственностью спросил из группы ломкий девчоночий тенорок.

Округлые щеки «роговых очков» залил румянец. Он посмотрела на Гордеева.

— Извините. Дети…

— Ничего страшного, — откликнулся он успокаивающе. — Все в порядке. Только лучше им идти цепочкой. Пары легко рассеять. Мы пойдем… пойдем… В спорткомплекс пойдем.

— Смотреть соревнования? — поинтересовался белобрысый бутуз.

— Да, соревнования смотреть, — кивнул Гордеев.

— А мы с папой уже смотрели там соревнования, — доверительно сообщил белобрысый.

— Вот и отлично. Только мы не просто пойдем, а будем играть в игру под названием «Кто умеет тише всех идти», понятно? — Дети загомонили, но «роговые оправа» прижала палец к губам, и шум мало-помалу стих.

Заслышав наверху голоса, собаки взбежали на площадку третьего этажа и принялись биться в дверь, оглашая округу звонким злобным лаем. Гордеев подумал: как же хорошо, что они с той стороны, а не с этой. На лестнице не разбежишься. Иначе крупные псы вполне могли бы выбить фанерные заслонки в окошках. Дети снова сбились в кучу, побледнели.

— Мастер, я понял. Они вроде заложников, да? — тихо пробормотал Гордееву физкультурник, когда они спускались по лестнице. — Если вдруг барбоски нападут, мы их всех того, да? — Гордеев не ответил. Физкультурник расценил его молчание по-своему, восхищенно прищелкнул языком. — Башка у тебя работает, мастер, как каркулятор. Я сразу-то и не дотумкал, на хрен ты всю эту шоблу за собой тащишь? Только сейчас понял. Голова, мастер. И в собаках, я смотрю, здорово волочешь. Это хорошо. Больше шансов живыми уйти и при бабках. — Он оглянулся на идущих следом взрослых, понизил голос еще сильнее: — Предлагаю в торговый дом двинуть. Ну, в этот, на площади который. Я там раньше охранником втыкивал, все ходы-выходы знаю как свои пять пальцев.

Они спустились на первый этаж. Гордеев подал знак остальным держаться в глубине фойе, сам же подошел к окну. Физкультурник поспешил за ним.

— Барахла в нем — завались, точно тебе говорю, — продолжал шептать он. — Ювелиркой одной можно карманы под завязку набить. А если кто живой вдруг в зале остался, я с ними сам разберусь. Не беспокойся, мастер, тебе даже делать ничего не придется, знай себе денежки собирай. Но, я так думаю, никого уже там нет. Всех… барбоски прибрали. Только поторапливаться надо. Не мы одни такие умные.

— А с чего ты взял, будто живых нет? — спросил Гордеев.

— Ну, мастер, у меня тоже башка на плечах есть. Двери-то автоматические там, на фотоэлементе. Неважно кто подходит, барбоска или человек, они сами открываются. — Физкультурник откинулся и засмеялся радостно, словно наступил великий праздник. Правда, смех оборвался так же быстро и внезапно, как начался. — Я так смекаю, мастер, пруха нам пошла серьезная. Бабок наверняка в кассах до хренища осталось. На всю жизнь и тебе, и мне хватит. А окажется мало, можно еще в пару местечек заглянуть. «Технический мир» у метро знаешь? Здоровенный магазин. Денег в нем должно быть немерено. Смекаешь, к чему я?

Шепот вползал в уши жирной, лоснящейся змеей, буравил мозг, рисуя жуткие, гипнотические картины несметных богатств. Гордееву вдруг показалось, что физкультурник сейчас наклонится еще ниже и ужалит его в шею раздвоенным языком, жестким, острым и ядовитым, как хвост скорпиона. Поползли по спине неприятные мурашки. И чтобы избавиться от этого липкого ощущения грязи и страха, Гордеев спросил:

— Не боишься?

— Чего?

— Что пока ты будешь карманы ювелиркой и бабками набивать, собаки к двери подойдут, а она возьмет да и откроется.

— Обижаешь, мастер, — физкультурник улыбнулся. — Я ж говорил, работал я там, все знаю. Мы с тобой двери-то заблокируем. А если барбоски все-таки попадут внутрь, у нас эти есть, — и кивнул на топочущих позади притихших детей.

— Дети-то при чем?

— А на хрен они еще нужны? Плакать по ним, что ли? На это мама с папой есть, — осклабился жестко физкультурник. — Ты когда-нибудь видел, сколько тут иномарок по утрам тормозит? Это ж, блин, платный лицей. Приезжают такие, все на понтах, пальцы гнут, тебя в упор не видят. Ты для них не человек, а г…о на палочке. Так что не жалей. Такими же го…ками бы выросли. Что скажешь?

Гордеев прикинул в уме. Драться с таким битюгом ему не под силу. Преподаватели да дети в этом деле не помощники. Субтильный как боец также оставляет желать много лучшего. Откажись он сейчас в открытую, физкультурник свернет ему шею и попытается добраться до торгового дома сам, прикрываясь женщинами и детьми. И, уж конечно, бросит их на растерзание собакам, случись группе наткнуться на «патруль». С другой стороны, и он, Гордеев, представляет собой хоть какую-то ценность лишь до тех пор, пока они не дойдут до торгового дома. А дальше он превратится в обузу. В лучшем случае физкультурник бросит их на произвол судьбы. В худшем… Терять ему уж точно будет нечего. Поди дознайся потом, кто кого и за что. Как говорится, война все спишет.