– Я, государь, разыскал тут саккос митрополита Фотия… – рассказывал Никон. – Символ веры там вышит… И что же, государь? Грамотеи наши даже его толком перевести не сумели. Слово «Господь» у древних греков было и существительным, и прилагательным. Но всякий раз отдельно употреблялось. А наши грамотеи его два раза перевели. Вот и получилось, что вместо «Духа Святаго, Господа Животворящаго» мы говорим с тех пор: «В Духа Святаго Господа Истиннаго, Животворящаго»… Нешто Господь не истинным может быть?

Не все сумел повторить Никон, что ему нанятые справщики толковали, путался патриарх в тонкостях грамматики. Когда забывал что, для убедительности посохом своим с яблоками об пол постукивал. Тогда панагии на груди патриарха покачивались, сверкали диаманты.

Но государь слушал рассеянно. Кивал речам патриарха, сам о другом думал.

У его отца, царя Михаила Федоровича, советчиком отец патриарх Филарет был.

У него, сироты, только друзья в советчиках. Борис Морозов подсказывал, пока не обожгло его Соляным бунтом…

Теперь вот Никон, «друг собинный»…

Для этого и патриархом его сделал, для этого и нарек, как царь Михаил Филарета, титулом великого государя.

Что из того, что Филарет Михаилу родным отцом был. Алексею Михайловичу Никон вроде духовного брата приходится.

Святой Елеазар Анзерский его, Алексея Михайловича, вымолил у Бога, а Никона святой Елеазар в своем скиту на Анзерском острове в монашество постригал…

Патриарх Никон. Гравюра XIX в.

1655–1658 годы – переломные не только в правлении царя Алексея Михайловича, но и всей России…

Это годы последних крупных военных успехов царя Алексея Михайловича.

В 1655 году, когда шведский король Карл Х начал войну с Польшей и взял Варшаву, а затем и Краков, Алексею Михайловичу удалось овладеть Минском, Вильно, Ковно, Гродно, Люблином.

К сожалению, начавшаяся сразу после сокрушения Польши война со Швецией протекала менее успешно. В 1656 году взяли Дерпт и множество других городов, но Ригу, осаду которой вели долго и трудно, взять так и не удалось…

Неудачей обернулась и попытка введения медной монеты с принудительным курсом. Медный бунт заставил отказаться от столь заманчивой финансовой реформы. Из-за полного истощения казны пришлось прекратить и такую заманчивую войну со Швецией…

Смерть Богдана Хмельницкого в 1657 году едва не привела к потере всей Украины, и только неимоверными усилиями удалось удержать левобережье Днепра и Киев.

Забегая вперед, скажем, что царю Алексею Михайловичу после столь блистательно проведенной кампании 1654–1655 годов в результате пришлось заключить в 1661 году Кардисский мир со Швецией, чтобы ценою уступок всех приобретений в Прибалтике купить обязательство шведов не поддерживать Польшу. И только потом уже, в 1667 году, удалось заключить Андрусовское перемирие с Польшей на тринадцать с половиной лет. Правобережье Днепра осталось под властью Польши. Левобережье перешло к России. Россия удержала Смоленск и Киев…

И то слава Богу!

Перелом в войне в эти годы произошел явный.

Случайно (или не случайно?), но этот перелом совпал с трагедией Русской Церкви – церковным расколом, который вызвали проведенные патриархом Никоном в 1654–1656 годах Церковные Соборы.

И как тут не припомнить еще об одном, вроде и не значительном для истории государства событии – кончине в 1656 году преподобного Елеазара Анзерского, молитвам которого и обязан был Алексей Михайлович своим рождением.

Только под осажденной Ригой и пришла к Алексею Михайловичу запоздавшая на полгода весть о кончине святого Елеазара.

Еще узнал тогда Алексей Михайлович, что, оказывается, его «собинного друга» Никона прогнал святой Елеазар со своего острова, когда тот постриг принял…

– Уйди, говорил, Никон Христа ради. Видеть тебя не могу! – рассказывали Алексею Михайловичу.

Задумался царь Алексей Михайлович.

Неизвестно, поверил ли он наговорам, но отношения его с «собинным другом» с той поры начали портиться, пока в 1658 году не произошел окончательный разрыв.

Впрочем, что ж…

У Алексея Михайловича все было расписано, все определено…

«И будет по сему нашему государеву указу вся сия исправиши с радостию, и ты от нас, великого государя, наипаче пожалован будеши, – писал он в составленном им “Уряднике Сокольничьего пути”. – А будет учнешь быть не охоч и нерадетелен и во всяком нашем государеве деле непослушлив, ленив, пьян, дурен, безобразен и к подсокольничему и к своей братье, к начальным сокольникам непокорен, злословен, злоязычен, клеветлив, нанослив, переговорьчив и всякого дурна исполнен – и тебе не токмо связану быть путы железными или потписану за третью вину, безо всякие милостивые пощады быть сослану на Лену. И буде хочешь добра найти или зла, смотри на рукавицу, и там всякого явного добра и зла насмотрися, и радоватися начнешь, и усумневатися станешь. И тебе бы, видя нашу государеву милость к себе, нам великому государю работать безо всякого збойства и лукавства, а милость наша государева с тобою да умножитца.

А как верховой подъячей писмо прочтет, и новопожалованной начальной, выслушав речи, поклонитца государю до земли, и верховой подъячей соколенного пути, Василей Ботвиньев, поднесет новопожалованному Урядник – почему ему государю речь говорить. И новопожалованный 5-й начальный, Иван Гаврилов, сын Ярышкин, учнет противу той речи государю свою речь говорит: “Готов тебе, великому государю, служить верою и правдою, и обещаюся во всякой правде постоянну и однослову быть и тебя, великого государя, тешить, ездить, радеть и ходить со тщанием за твоею государевою охотою до кончины живота своего, кроме всякие хитрости. И исправя речь, государю поклоняетца дважды до земли”.

А как челом ударит новопожалованный начальный государю, после речи своей по чину, и подьячей верховой, Василей Ботвиньев, то писмо, свертев на нем, положит в бархат и застегнет и, застегнув то писмо, станет подьячей на прежнем своем месте. А потсокольничей докладывает паки государя о совершении дела и молыт: “Врели горь сотьло?” И государь молыт: “Сшай дар”…»

Полоцкий монах Симеон писал в своих виршах про Алексея Михайловича:

Алексею Михайловичу вирши понравились. Велел он Симеону в Москву ехать.