В Киеве надобно было Арсению ждать патриарха Паисия, суметь проникнуть в его свиту и ехать далее – в Москву. Осуществить это оказалось нетрудно.

Жадный Паисий, стремясь поразить Москву пышностью, чем ближе подъезжал к Москве, тем охотнее зачислял в свою свиту всех, кто выказывал желание служить ему. Арсений был зачислен как патриарший уставщик.

Он все сделал, как предписывалось, и только одного не знали его неведомые и самому Арсению повелители. Не знали, что едет Арсений в свите патриарха Паисия в Москву по своей собственной воле.

Страшный год, что провел он на Украине, изменил его.

Страх день за днем незаметно копился в душе, и вот Арсений вдруг обнаружил, что ему хочется спрятаться от совершавшихся вокруг ужасов, а главное, от тех могущественных людей, что, подобно брату Афанасию, внезапно появляются в жизни и, благодетельствуя, сразу же обрекают, неведомо зачем, на новые лишения и опасности.

Спрятаться Арсению – он это окончательно понял уже в Москве – очень хотелось. И только здесь, в этой бескрайней стране, куда покровители Арсения еще не нашли хода, и можно было спрятаться.

Тогда-то он и предпринял первый в своей жизни самостоятельный шаг.

Сдав, как и было условлено, все подарки, полученные в Москве, Арсений попросил у Паисия разрешения остаться и заняться учительством. Бережливый патриарх, которому не хотелось на обратном пути кормить свою многочисленную, сделавшуюся сейчас ненужной свиту, благословение дал.

Так что все правильно рассчитал Арсений, впрок пошли полученные уроки. Только одного не рассчитал он: у учителей тоже имелся опыт, и наказывать ослушников умели они быстро и верно… Письмо патриарха Паисия и было таким наказанием.

27 июля по указу государя описано было все имущество Арсения на Ростовском подворье, где он остановился. В основном это были греческие печатные книги… Кирилл Иерусалимский, Златоуст, Иоанн Дамаскин, Гомер, Аристотель, грамматики, лексиконы…

Самого Арсения сослали в Соловецкий монастырь «для исправленья православной христианской веры». Здесь и было составлено продолжение его биографии…

Арсений сознался на исповеди своему духовнику иеромонаху Мартирию, что в молодые годы, когда он обучался в латинских училищах, действительно переменял веру и был в унии, потому что иначе не принимали в училище. Но, возвратившись в Грецию, снова принял православие и даже посвящен был во священника, постригшись в монашество.

В Соловках прожил Арсений около трех лет «в добром послушании у инока Никодима» и успел научиться славянской грамоте и русскому языку.

Успел он на Соловках и полюбить русские православные обряды… Он даже и креститься стал не тремя, а двумя перстами, как крестились тогда иноки соловецкие.

– У нас много потеряно в неволе турецкой, – говорил Арсений, почти сбиваясь на цитату из трудов инока Филофея. – Нет у нас ни поста, ни поклонов, ни молитвы келейной. А вы сберегли все! Здесь, на Соловках, и встретил Арсения митрополит Никон, когда приехал сюда за святыми мощами «исповедника правды» митрополита Филиппа (Колычева).

Арсений сразу понравился Никону. Арсению и поручил Никон, став патриархом, основную работу по подготовке нового издания Скрижали.

Так получилось, что Арсений, посланный иезуитами, был уполномочен произвести соблазн церковный самим русским патриархом.

Хронология начальных событий раскола такова.

Перед наступлением Великого поста в 1653 года патриарх Никон разослал по всем московским церквам «Память», воспрещающую на святой Четыредесятнице класть многочисленные земные поклоны… «Но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились».

Как встретили эту «Память» в Казанском соборе, мы знаем из книги протопопа Аввакума.

«Мы же, – рассказывает Аввакум, – задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти в церковь, а сам един скрылся в Чудов, седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: “Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати”. Он же мне, плачучи, сказал, таже Коломенскому епископу Павлу… потом Даниилу, костромскому протопопу, таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перст и о поклонех, и подали государю, много писано было. Он же не вем, где скрыл их, мнится, Никону отдал».

Некоторые историки утверждают, что столь резкое неприятие наиболее популярными в Москве протопопами «Памяти» было вызвано личною обидою за отстранение их от исправления церковных книг.

Это не очевидно, хотя вполне возможно, что сам Никон именно так и воспринимал их протест. Он усмотрел в нем попытку подорвать патриаршую власть и, спровоцировав открытое выступление Неронова, пресек его со всей решительностью, на которую был способен…

В июле 1653 года в Крестовой палате был созван Собор, на котором слушали жалобу муромского воеводы на протопопа муромского Логгина, будто он похулил образ Спасителя и образа Пресвятой Богородицы и Всех Святых.

Логгин, находившийся тут же, объяснил, что не только словом, но и мыслию не хулил святых образов. А жалоба касается его стычки с женой муромского воеводы.

Будучи в гостях у воеводы, Логгин спросил у подошедшей под благословение воеводши: не белена ли она?

– Ты чего, протопоп, хулишь белила? – защищая смутившуюся супругу, пошутил воевода. – Без белил не пишутся и образа.

– Если на ваши рожи такие составы положить, какими пишутся образа, то вы сами не захотите, – ответил нерасположенный к шуткам Логгин и не осторожно добавил, что сам Спас, и Пресвятая Богородица, и все Святые честнее своих образов.

Повод для жалобы был ничтожным, однако Никон, «не испытав истины, по отписке того воеводы осудил Логгина в мучение злому приставу».

– За что наказывать Логгина? – попытался защитить протопопа Иван Неронов. – Нужно прежде произвести розыск… Тут дело великое, Божие и царево, и самому царю поистине следует быть на сем Соборе.

– Мне и царская помощь не годна и не надобна, – отвечал Никон. – На нее и плюю и сморкаю.

– Патриарх Никон! – завопил Неронов. – Взбесился ты, что такие хульные слова говоришь на государское величество! Все святые Соборы и благочестивые власти требовали благочестивых царей и князей в помощь себе и православной вере.

В тот же день царю Алексей Михайловичу был подан донос на патриарха.

Никон в ответ обвинил Ивана Неронова в клевете.

Ростовский митрополит Иона, на которого ссылался Неронов как на свидетеля, отперся. Неронов начал укорять и его, и Никона. Вспыхнула яростная перебранка, наговорено было много необдуманных, горячих слов…

Ивана Неронова обвинили в оскорблении и патриарха, и всего Собора, и на основании 55-го правила Святых Апостолов: «Аще кто из клира досадит епископу, да будет низвержен», определили послать протопопа на смирение в монастырь.