— Ну и что?

— Как что? Прозвище у него такое — Фейхтвангер. А фамилия Козак. А кликуха — Пафнутьич, хоть он и Яковлевич. Все понял?

Генерал ничего не понял и отвернулся к морю. Фейхтвангер-Пафнутьич смотрел на него. С низкого горизонта Генерал выглядел монументально, как кондотьер Колеоне работы Веррокио. Черные «семейные» трусы на сильных бедрах не казались смешными. Из-под коленки на икру вытекала голубая жилка. «Варикоз», — печально констатировал Фейхтвангер.

— Генерал! — слабый голос Пафнутьича едва перекрыл клекот гальки в откате волны. — Доцент забыл сказать, что я перевел всего Фейхтвангера! Всего! Вы понимаете? И положил его прямо в стол!

Генерал с улыбкой кивнул, польщенный подробным разъяснением, смутился и снова посмотрел на море.

— Вижу цель! — радостно воскликнул он.

В темной глянцевой волне метрах в десяти от берега желтела дынная корка. Генерал поспешно подобрал горсть камней. Доцент спокойно высматривал галечник поудобней, плоский и калиброванный. Он-то знал, что торопиться в этом деле не следует. Положив камешек на согнутый средний палец, указательным придерживая его, Доцент покивал кистью, прикидывая и запоминая вес. Фейхтвангер встал, надел цветные сатиновые трусы — их шили в городской тюрьме, и стоили они всего ничего, что-то около сорока копеек, — и направился к воде.

— Минуточку, — сказал он, резво окунулся и несколько секунд полежал на спине. — Я уже! — Фейхтвангер вышел из воды, разглаживая брови.

— Стоп, — сказал Доцент. — Кто попадет, заказывает желание.

— Давай, — нетерпеливо пробурчал Генерал. И тут же начал швырять, торопясь и округло, по-женски, забрасывая руку.

Фейхтвангер бросал крупные камни снизу, навесом, камни зависали и падали вертикально, тупо и грозно, взрывая фонтаны рядом с целью. Все молчали, но Фейхтвангер при этом еще и помалкивал. Резко и туго летели подкрученные плоские камешки Доцента, врезались в воду почти беззвучно, не поднимая брызг. Недолет, перелет…

Доцент все-таки попал. Кривой, с наростами, ракушечник косо перебил корку посередине, половинки взметнулись, погрузились и расплылись в разные стороны, не интересные уже никому.

Генерал подошел к стенке пирса, приподнял газету, прикрывающую одежду, порылся и выпрямился с толстой папиросой во рту.

— Что же ты даже не подул в нее, не постукал? — разочарованно спросил Доцент.

— Ладно, — поморщился Генерал, — говори задание.

— Задание? — Доцент прищурился на горизонт. — Пафнутьич! Ты надерешь мидий вон у той скалы, там крупные, а Генерал пока сбегает за шмурдилом.

Генерал вернулся к стенке, порылся под газетой.

— Я надену твои треники? — спросил он Доцента, теребя овальный кошелек.

— Хоть сто порций.

Фейхтвангер переминался с ноги на ногу в невысохших трусах:

— Может, лучше я за шмурдилом?

— Поц! — возмутился Доцент, — он же принесет больше!

Мидии раскрывались мгновенно, в них закипала морская вода, шипела на листе жести, старом, заслуженном, прогорелом в нескольких местах, в пятнах от запекшихся водорослей.

— С этими генералами… — ворчал Доцент, — мидии уже надо хавать, а то они станут оранжевыми и высушенными, как моя жена потом…

Сам Доцент походил на хорошую мумию египетского подростка, для того, наверное, и сбривал свои роскошные седины.

— Ну вот куда он…

— Да здесь я, здесь, — Генерал боком спускался по ступенькам, вырубленным в глине, — охладить бы надо, — протянул он Доценту бутылку.

— Что это? — изумился Доцент и захихикал, как барышня, нервно и манерно, — ты посмотри, Пафнутьич…

— А что, — засопел Генерал, — классный портвейн, марочный, таврический. Тебе бы, Доцент, только гамно жрать, да побольше…

— Таврический! Глаз тебе набить, тоже станешь Таврический. И почем?

— Четыре восемьдесят.

— А так, чтоб взять?

— Ну, пять шестьдесят, — покраснел Генерал.

— Это вино надо пить на «Вы», — заметил Фейхтвангер. — И уж точно не из горла.

— А вон стакан идет, — буднично кивнул Доцент, — рояль в кустах.

В дальнем углу пляжа карабкалась через скалы женщина с черной дерматиновой сумкой. Перебравшись, она пошла быстро, чтобы, не теряя времени, миновать пустую эту бухточку и оказаться на санаторном пляже. Наткнувшись на отдыхающих, женщина автоматически включилась, как сирена:

— Пшенка, горячая пшенка, рачки, семечки… Что, миленькие?

Генерал попросил пшенки, женщина ласково натирала початок крупной солью, приговаривала что-то нежное…

— А рачки чего не берете? — спросила она, — такие свежие, как майская роза, такие жирные…

— Покажи.

Женщина порылась в сумке и вытащила стограммовый граненый стаканчик с креветками. Сверху накинула еще две штуки — с походом.

— А чего они такие бледные, — поинтересовался Доцент, — они, что, прямо с Ленинграда?

— Ой, что вы такое говорите, — возмутилась женщина, — чисто с Санжейки, муж ходил на баркасе…

— Ладно гнать, — улыбнулся Доцент, — и почем?

— Двадцать копеек стаканчик, чтобы вы были здоровы…

— А на Привозе, значит, восемьдесят — за литровую банку.

— Взял разгон, — рассмеялась женщина, — а рубчик не хочешь?

— Давно, значит, не был, — кивнул Доцент, — значит, десять стопок — два рубля.

— Чистая прибыль — сто процентов, — подытожил Фейхтвангер, — правильно. Считайте, что сами поймали, только на Привозе.

— Что вы говорите, — азартно возразила женщина, — где вы видите чисто? А соль? А газ? А на трамвай! А рано вставать!

— Сдаюсь, — засмеялся Доцент.

Генерал высыпал креветок на край жести, соскреб со стенки стакана оранжевый усик.

— Как вас зовут?

— Ой, какая разница, можно Мила.

— Давайте, Мила, выпьем на «Вы».

— Такие солидные мужчины, — покачала головой Мила, — ну, давайте… А вино хорошее, — одобрила она, утирая губы. — А там, наверное, — она кивнула на санаторный пляж, — пьют не такое.

— Такое, такое, — посмотрел на Генерала Доцент.

— Ну, допивайте, — вздохнула Мила, — мне стакан нужен.

— Ради Бога, берите, — Фейхтвангер вытряхнул капли, — теперь мы так допьем.

— Мила, у меня к тебе просьба, — серьезно сказал Доцент, — ты ведь сейчас туда?

— Ну?

— Так бери с них по тридцать копеек.

— А по сорок не хочешь, — засмеялась Мила, — они у меня ручные.

— Наш человек, — одобрил Фейхтвангер. Мила раскланялась и побрела к пролому.