VIII. 23.07.1902. С юга на север. Север и его крестьяне. Вологда – Сосланные «неблагонадежные»

Короткое приятное интермеццо в виде визита в поместье под Саратовом слишком быстро подошло к концу. Резвая тройка привозит нас на станцию, и вскоре мы уже снова мчимся на север. На следующее утро мы покидаем степные края и к вечеру, после суток в поезде, достигаем Москвы. Времени как раз хватает на вечернюю прогулку к Кремлю. Старая царская столица, еще по-летнему цветущая и облаченная в пышную зелень, великолепна. Вид прекрасен как из ее центральной точки, Кремля, так и с Воробьевых гор к югу от города, откуда город просматривается целиком, как на ладони. Москва как была, так и останется особенным местом, и, пожалуй, не мы одни подпадаем под чары этого города только сильнее при каждой новой с ним встрече.

Но у нас нет времени долго любоваться. Все дальше на север по направлению к Архангельску без устали мчит нас поезд во мраке ночи. Воскресное утро встречает нас серостью и стеной дождя, так что пейзаж производит унылое и однообразное впечатление. Но к полудню небо слегка проясняется и, когда мы пересекаем Волгу, воздух уже мягок и свеж. Позади нас остается прекрасный Ярославль, с живописными башенками и шпилями, вздымающимися над широкими просторами. Перед нами начинается настоящий русский Север.

Поезд бежит сквозь дремучие леса. Природа северная, влажная, с сочной травой и массой полевых цветов. Расстояние между населенными пунктами начинает увеличиваться, иногда настолько, что для железнодорожных станций решили не придумывать названия, удовольствовавшись номерами.

В поселках здания лучше, более просторные, нередко двухэтажные. Одежда населения отдает финскими или даже скандинавскими мотивами, сохраняя, конечно же, некоторые отличительные черты, – например, высокие русские сапоги. Все одеты нарядно, и везде царит воскресное настроение. На более крупных остановках собрались толпы зевак: здесь, как это часто бывает, железная дорога является большим событием и развлечением, и станция становится излюбленным местом прогулок.

В вагоне путешествуют приятные попутчики, с которыми можно поговорить; или же можно спокойно читать, улегшись на удобной лавке, не мучаясь ни от жары, ни от холода. Так что однообразная дорога через густые леса и широкие пустоши проходит достаточно быстро и приятно. К вечеру пейзаж раскрывает большее многообразие. На смену лесам приходят болота и луга, а также пашни. Впереди виднеются кресты церквей и маленькие купола. Мы въезжаем в Вологду.

* * *

За эту долгую поездку через бескрайние равнины не обнаружилось никакой пограничной черты, которая бы бросилась в глаза как четкое различие в физиогномике страны, условиях и укладе жизни и таким образом в самом народе. И все-таки мы попали в какой-то степени в другую страну. Всего за одни сутки поезд привез нас из Москвы, центра сельскохозяйственной и промышленной средней полосы, к берегам Двины, в края, чьи исконные транспортные пути столетиями вели к северорусским морям и Ледовитому океану, пока современное железнодорожное сообщение не внесло свои изменения.

Но не менее важно подчеркнуть, что существует еще одно, историческое и потому более глубокое различие между той Россией, которую мы только что покинули, и той, что раскинулась перед нами. Пусть мы и не пересекли какую-то заметную природную границу, но сквозь широкие леса мы постепенно забрались так далеко на север, что здесь земледелие само по себе не может быть единственным источником пропитания. Конечно, в некоторых северных областях оно остается главной хозяйственной отраслью. В наши дни особенно большую роль играет скотоводство, а для домашнего хозяйства разведение животных было необходимым с давних времен. Но в этих краях до последних дней охота, а в особенности рыболовство, остаются особенно значимыми для народного хозяйства, еще большую важность они имели в прошлом, особенно для уплаты налогов и торговли.

Скудно развитое земледелие и отдаленное расположение от центра старой Руси привело к тому, что крестьяне русского Севера не находились в пожизненной крепостной зависимости от помещиков, в отличие от их собратьев, живущих в более южных губерниях. Когда цари во время своей неустанной борьбы с посягательствами иностранных захватчиков были вынуждены обезопасить государство путем создания территориальных войск, страна естественным образом разделилась на две основные части. В плодородной, близкой к центру и более уязвимой южной части, сегодняшней Средней России, царское войско, «рыцари», как мы можем его называть, стало занимать нижнюю ступень дворянского сословия, сформировав ядро будущих помещиков и получив во владение угодья с отбывающими на них барщину крестьянами.

На самом деле эти крестьяне состояли на службе и были обязаны исключительно перед государством. Но, как это часто бывает, государство утратило контроль над ситуацией. Монархи со временем перестали нуждаться в услугах войска, и срок службы дружинников истек, но при этом они не только сохранили, но и преумножили свои привилегии и владения, пока в 1861 году власти не решились на такой шаг, как освободить крестьян из личного рабства. А вот далекие от центра и менее богатые северные земли сумели избежать, таким образом, тягот крепостничества. Зато их нещадно эксплуатировали для пополнения казны налогами. Север стал «мошной Московского княжества», по выражению одного историка. Северные крестьяне получили статус государственных, а не помещичьих. Это не избавило их в свое время от господского кнута, кроме того, они были вынуждены выживать по отдельности, в отличие от более организованного южного крестьянства, с его общей налоговой ответственностью и круговой порукой. Но эти трудности не сильно сказались на северных крестьянах: вплоть до реформы 1861 года они обладали свободой совсем иного толка, чем их южные собратья. И это не могло не оставить отпечаток на их укладе.

Жизнь вблизи крупных рек и морей и рыбный промысел, заставляющий народ бороздить водные дали в маленьких лодочках, должно быть, также поспособствовали большей подвижности северных крестьян, дав им большую свободу, отличающую их от жителей южных областей, давным-давно осевших на одном месте и пользующихся дарами земли. Северяне поддерживали оживленные контакты между собой, и – при всей их самобытности и отдаленности от Запада – они имели больше культурных соприкосновений с Европой, чем население южных регионов. Во всяком случае, в образе жизни населения отдельных областей очень явно проступают некоторые черты, очевидно заимствованные из Финляндии, куда они, в свою очередь, пришли из Скандинавии. Назову конкретную, бросающуюся в глаза деталь: северорусские крестьяне некоторых областей привыкли пить кофе, в то время как русские в целом предпочитают чай, а большинство крестьян едва ли вообще знают, что есть напиток с таким названием.

Сами русские также признают, что между крестьянами средней полосы и северных областей России имеются некоторые различия. Столетия тяжелого, нередко жестокого рабского труда сказались на населении южных краев. В Северной России крестьянин, потомок новгородских разбойников и завоевателей, привык держать голову высоко. Он также не сомневается в том, что отпрыски его рода смогут добиться любого положения в обществе. Можно упомянуть имена многих великих мужей в русской истории, которые были родом из северных крестьян. Чувство собственного достоинства в каждом простом человеке – вот что мгновенно бросается в глаза в Северной России по приезде из южных областей.