о том, кто же были вожаки восстания, узнал, что и альбанец Меттий Фуфетий был среди заговорщиков, и решил, что содеянное альбанцем подтверждено сообщением пленных, поэтому вскочил на коня и, взяв с собой самых верных из друзей, ускакал в город. 5. Затем, еще до полуночи вызвав сенаторов из их домов, он поведал им о предательстве альбанца, представив свидетельства пленных, и описал, каким образом он сам перехитрил и альбанцев, и фиденян. И теперь, поскольку война обрела благополучное завершение, сенаторам надлежит определять на будущее — как следует покарать изменников и как сделать общину альбанцев более благоразумной в дальнейшем. 6. Для всех было очевидно, что справедливо и необходимо наказать тех, кто приложил руку к нечестивым поступкам, а вот то, каким способом это можно сделать и быстрее, и безопаснее, вызвало у них сильное затруднение. Ведь им было очевидно, что невозможно незаметно и тайком предать смерти многих знатных альбанских мужей, и они подумали, что, если начнут в открытую хватать и карать обвиняемых, остальные альбанцы не оставят этого без внимания, но возьмутся за оружие. И римляне не желали воевать одновременно и с фиденянами, и с тирренами, и с альбанцами, у которых был с ними заключен союз. А пока они пребывали в затруднении, Тулл, в конце концов, объявил им свое решение, которое все одобрили и о котором я скажу немного позже.

XXVII. Между Фиденами и Римом было сорок стадиев, и Тулл, что есть силы погоняя коня, прибыл в лагерь прежде чем рассвело, вызвал Марка Горация, единственного оставшегося в живых из трех братьев, и, поручив ему отборных всадников и пехотинцев, приказал вести их к городу альбанцев, войти внутрь стен в качестве друга[392] и, после того как подчинит его жителей, разрушить город до основания, не щадя ни единого строения, ни частного, ни общественного, за исключением храмов, из людей же никого не убивать и не обижать, но позволить всем сохранить то, чем они владели. 2. Отправив Горация, Тулл созывает военных трибунов и центурионов и, объявив о том, что решил сенат, составляет из них телохранителей для себя. Немного погодя, приходит альбанец, будто бы обрадованный общей победой, и поздравляет Тулла. А Тулл, все еще храня свое намерение в тайне, хвалит его и заявляет, что он достоин великих наград, и просит его записать имена всех альбанцев, которые совершили выдающиеся подвиги в сражении, и принести этот список ему, чтобы и они получили свою долю наград за победу. 3. И вот Меттий Фуфетий, возрадовавшись, передает Туллу записанные на табличках имена самых верных своих друзей, тех, кого он привлек в сообщники своим нечестивым замыслам. Тогда римский царь созывает их всех на собрание, но без оружия; когда же они сошлись, он приказал, чтобы правитель альбанцев вместе с трибунами и центурионами разместился прямо перед трибуной, а остальные альбанцы приняли бы участие в собрании, расположившись за ними, а позади альбанцев — остальная толпа союзников. И вокруг всех он поставил римлян, в числе которых находились самые родовитые, которые прятали под одеждами мечи. Когда же Тулл понял, что враги расположились так, как ему нужно, поднявшись, он произнес следующее:

XXVIII. «Римские воины и прочие друзья и союзники, мы с помощью богов покарали и фиденян, открыто осмелившихся подняться на войну с нами, и их пособников, так что одно из двух: или они на всю оставшуюся жизнь перестанут беспокоить нас, или подвергнутся наказанию, еще более тяжкому, чем это. 2. Поскольку с самого начала у нас все вышло по нашему желанию, обстоятельства требуют покарать и остальных недругов, прозвавшихся нашими друзьями, которые были призваны на эту войну, действуя вместе с нами на беду наших общих врагов, но нарушили клятву верности нам и заключили с противниками тайные соглашения с целью всех нас погубить. 3. Ведь как таковые, они намного хуже явных недругов и достойны большей кары: в самом деле, тем, против кого строят козни, легче защититься, и у них есть возможность отразить натиск вступивших врукопашную с врагами; но от друзей, творящих дела, свойственные врагам, и защититься захваченным врасплох нелегко, и возможности отразить их нет. Ведь они — это союзники, отправленные нам городом альбанцев с коварным замыслом, хотя никакого зла от нас они не претерпели, но видели множество значительных благодеяний. 4. Ведь мы, будучи их колонистами, ничего от их господства себе не присвоили, но обрели собственную силу и мощь в собственных войнах, и, став стеною против могучих и воинственнейших народов, мы обеспечили альбанцам безопасность от войн со стороны как этрусков, так и сабинян. И следовало бы им более всего радоваться, когда дела в нашем городе идут хорошо, и печалиться ничуть не менее, чем о своем, когда он бедствует. 5. Но они, очевидно, не только нам из-за нашего преуспеяния все время завидовали, но и себе самим из-за нашего благоденствия, и, наконец, не в состоянии сдерживать коварную вражду свою объявили нам войну. 6. Но, узнав, что мы хорошо подготовились к битве, так что они не в состоянии причинить нам никакого зла, альбанцы стали призывать нас к переговорам и к дружбе и требовать, чтобы спор о первенстве разрешился тремя мужами от каждого города. Мы приняли и эти предложения и, победив в сражении, получили их город в свое подчинение. Так что же мы сделали после этого? Ведь нам можно было и заложников из их числа взять, и гарнизон в городе оставить, а самых главных из тех, кто поссорил наши города, — одних убить, других — изгнать, и изменить их государственное устройство на угодное нам, а также наказать их отторжением части земли и имущества и, что было бы легче всего, отобрать у них оружие, вследствие чего мы установили бы нашу власть крепко-накрепко. Ничего из этого мы решили не делать, но, обратившись более к благочестию, чем к упрочению нашей власти, и полагая, что благопристойность по отношению ко всем вообще предпочтительнее того, что полезно только нам самим, мы оставили им в пользование все то, чем они владели, и позволили, чтобы Меттий Фуфетий, которого они сами облекли величайшей властью как якобы лучшего из альбанцев, управлял государством вплоть до сего дня. 7. А теперь послушайте, какой за это они отплатили нам благодарностью, когда мы испытывали сильнейшую нужду в благорасположении друзей и союзников. Вступив в тайный сговор с нашими общими недругами, чтобы в ходе битвы совместно с ними напасть на нас, когда мы стали сближаться с противником,