Юрген даже остановился и послушал Рудольфа Бельке, их офицера по национал-социалистическому руководству. Раньше он его за версту обходил или демонстративно спал на его лекциях. А тут вдруг вслушался.

— То, что удалось уже на протяжении нескольких месяцев удерживать большевистские армии на восточном берегу Вислы и одновременно подавить крупнейшее в польской истории восстание в Варшаве, является важнейшим военным достижением. Спустя длительное время, после многочисленных военных неудач, снова достигнута бесспорная победа германского оружия. Причем лавры победителей достались как войскам, которые остановили большевистские орды на Висле, так и нам, германским соединениям, которые подавили восстание и одновременно предотвратили переправу русских через Вислу, — вещал Бельке как по писаному. — Хотя враг время от времени имел подавляющее превосходство, все наши войска героически следовали лозунгу, который был выдвинут командующим 9-й армией генералом танковых войск фон Форманом. — Бельке сделал паузу.

— Мы стоим на Висле, и мы держим Вислу! — дружно закричали солдаты.

Юрген присоединился к их скандированию. Ему нравился этот лозунг. Вельке ему по-прежнему не нравился, пусть и говорил он все правильно, а вот лозунг нравился. Не грех и повторить.

— Мы стоим на Висле, и мы держим Вислу! — закричал он.

— Да! — ответил ему рев сотни глоток, всех, кто сидел во дворе, вспоминая доброе и надеясь на лучшее.

Юрген поднялся в квартиру, которую подполковник Фрике приспособил под штаб батальона. Они немного поговорили о том о сем, Юрген пересказал Фрике слышанные у костров разговоры, ему было интересно, что скажет на это Фрике.

— Фюрер продвигает идею единства, которая не сулит большого богатства и которую лично мне, как человеку старого воспитания, нелегко переварить. Но подавляющее большинство немецкого народа принимает и придерживается ее, выковывая и формируя ее, прилагая для ее воплощения достойные восхищения совместные усилия. Я счастлив быть частью этого великого народа, моего народа. Всегда и во всем надо быть со своим народом, — вот что сказал подполковник Фрике. — Мы пытаемся изменить облик мира, — добавил он напоследок, — это великая задача. Ради этого стоит жить и бороться.

* * *

Юрген сидел один в гнезде наблюдателей, сложенном из гранитных плит над самой водой. В нем было уютно — у них не было проблем со строительными материалами, и в то же время просторно, ведь гнездо было рассчитано на двух наблюдателей. Но у них не хватало людей на все смены, на все многочисленные посты и караулы. Да в этом и не было сейчас большой нужды, на фронте царило затишье, обе стороны копили силы для новой схватки. Русские изредка постреливали, больше для того, чтобы напомнить о своем присутствии, да засылали лазутчиков на маленьких лодчонках, похожих на байдарки или каноэ. Но это случалось обычно выше или ниже по течению, сюда, в центр Варшавы, русские не совались.

Он сам вызывался в эти ночные караулы. Ему нравилось сидеть над водой, над широкой мирной гладью, где глаз не застили развалины и укрепления, где не мелькали фигурки людей с оружием в руках, где пахло речной свежестью, а не гарью пожарищ и разлагающимися под слоем камней трупами, где было тихо, где не звякало оружие, не цокали по камням металлические набойки на сапогах, где не гоготали и не храпели солдаты.

Здесь хорошо думалось. Ему было о чем подумать.

Юргена переполняла гордость или какое-то другое, родственное чувство. Бывало, они наступали и выбивали русских с позиций. Бывало, что наступали русские и выбивали их. В том не было их вины, они попадали под железную лавину, многократно более сильную. И вот — ничья. Они остановили русских. Выстояли. Через не могу. Это было сродни победе.

Но главная схватка впереди. И схватка будет здесь, в Варшаве. Это будет их крепость, Варшавская крепость. И хорошо, что поляки ушли отсюда. Они им здесь не нужны. Это будет честная мужская схватка немцев и русских, в ней они будут решать, кто кого. Юрген не сомневался, что победа будет за ними. Кто выстоял раз, выстоит и второй, и третий. Отсюда начнется новый поход на Восток. Здесь возродится и окрепнет непобедимый немецкий дух.

И еще здесь родится новая немецкая нация. В ведьмином котле Варшавы произошла великая переплавка. Все лишнее, случайное, вся грязь и мерзость ушли в шлаки, остался чистый металл, сверхтвердый сплав.

И после войны они, победители, построят новую Германию, счастливое народное сообщество, новый порядок, который изменит облик мира. Так переплавилось в душе Юргена все, что он видел, слышал и пережил за последние три месяца.

Цок-цок-цок. В проходе стояла Эльза.

— Я была в госпитале, — сказала она.

— Как он? — спросил Юрген.

— Он выкарабкался. Завтра его перевозят куда-то в Саксонию, в армейский госпиталь.

У Юргена отлегло от сердца. Красавчик пролежал три дня в полевом госпитале в Варшаве. Он так и не пришел в сознание. Потом его перевезли в госпиталь под Варшавой, оттуда не доходили вести. Сегодня утром Эльза, отпросившись у Фрике, отправилась туда сама.

— Он что-нибудь просил передать?

— Вот черт, сказал он, никогда не думал, что там так плохо, а здесь так хорошо.

— Узнаю Красавчика! Он не меняется.

— Еще как изменился! Шутит напропалую с санитарками и хлопает их здоровой рукой по всему, до чего дотянется. А они так и шныряют мимо его койки, норовя пройти как можно ближе, — рассмеялась Эльза.

— Ты совсем не расстроена этим, — сказал Юрген.

— Почему я должна быть этим расстроена?

— Ну, мне казалось, что ты неровно дышишь к Красавчику.

— Дурачок, — рассмеялась Эльза, — я в тебя с первого мгновения втюрилась, это все знают.

Вот так просто. Юрген посмотрел на Эльзу. Она вся дрожала.

— Ты чего дрожишь? — спросил он.

— Холодно, — ответила она.

— Садись ко мне, погреемся.

Он расстегнул шинель, откинул полу. Эльза прижалась к нему. Он обнял ее одной рукой.

— Как ты думаешь, война когда-нибудь кончится? — спросила Эльза после долгого молчания.

— Кончится, — ответил Юрген, — все когда-нибудь заканчивается.

— Не все, — убежденно сказала Эльза и еще теснее прижалась к нему.

Юрген усмехнулся про себя. Ох, уж эти девчонки! Верят в вечную любовь. Добродушно, впрочем, усмехнулся.

Раздался легкий шорох Юрген поднял глаза. В проходе, привалившись плечом к стене, стояла темная фигура, она смотрела на них, блестя белками глаз. Фигура сказала голосом Брейтгаупта:

— Нет худа без добра.

«Nichts ist so schlecht, es ist zu etwas gut»

Это сказал Брейтгаупт.

Неизвестно, что хотел сказать этим Брейтгаупт, возможно, всего лишь то, что в самой поганой ночной смене есть светлый момент, когда приходит сменщик. С Брейтгауптом всегда было так: никто не знал, о чем он думал, но высказывания его всегда попадали в точку. С ними нельзя было не согласиться. Вот и Юрген согласился. Он поднялся и, не выпуская Эльзу из объятий, подошел к Брейтгаупту, похлопал его дружески по груди и пошел в темноту варшавской ночи.