Взмахом руки князь Залесский подозвал его поближе к столу, а сам что-то продолжал записывать в рабочий блокнот, держа возле уха трубку телефона. Закончив разговор с невидимым Федорчуку собеседником, глава Службы Контроля спросил:

— Что у тебя за срочность, майор? Вроде бы никаких предпосылок для внеурочного доклада нет. Или уже появились?

— Ваша Светлость! — физиономия майора светилась решимостью и азартом. — С таможни аэропорта Остафьево пришла информация. Из Мадрида прилетел Волоцкий вместе с Анастасией Окуневой!

— И? — брови князя сбежали к переносице. — В чем здесь историчность события? Прилетел да прилетел. Сотни наших подданных ежедневно возвращаются на родину или покидают оную. Волоцкий — какое-то исключение?

— Разрешите установить за ним наблюдение? — еще больше выпятил грудь Федорчук.

— Ох, майор, — вздохнул Залесский, с хлопком закрывая блокнот, — какой ты излишне исполнительный. Есть основания для этого мероприятия?

— Косвенные, господин полковник, — не стушевался Федорчук. — Разрешите изложить?

— Давай уже, только не растекайся мыслью.

— Два месяца назад к нам поступила служебная директива из Магической Палаты за подписью архата Чистякова, — стал докладывать майор, вытянув руки по швам. — Там шла речь о подозрительном шевелении на рынке чародейских артефактов. Кто-то усиленно искал перстни «солнечного доспеха» — известного среди коллекционеров древностей боевого артефакта. Поэтому рекомендовалось отслеживать всех, кто попытается включиться в эту комбинацию. Видимо, наши маги всерьез опасаются, что этот предмет попадет в руки неких злоумышленников.

— Так, коротко не получится, — вздохнул князь и откинулся на спинку кресла. — Припоминаю такую директиву. Кажется, я понял, к чему ты клонишь. Дело Соболевского?

— Так точно, господин полковник, — обрадовался Федорчук. — Вы сами, помнится, разбирали по кадрам запись нападения неизвестного возле дома Соболевского. И там подобные предметы фигурировали.

— Перстни на пальцах неизвестного? — Залесский призадумался. — Да. Было такое. Но Волоцкий никоим образом не связан с этим делом. Мы искали его поверенного, некоего Прохорова. Кстати, так и не нашли.

— Виноват! — на лице Федорчука не было ни капли раскаяния. — Как сквозь землю провалился, шельма!

— Но твою мысль я понял. Если Волоцкий здесь, то он может связаться с Прохоровым, — хмыкнул князь и дробно простучал пальцами по столу. — Надеюсь, местоположение Первородного установлено?

— Я послал двух сотрудников к подворью Окуневых. Даже гадать не надо — привез беглянку домой. Неужто надоела?

— Оставьте подобные измышления при себе, майор, — сухо произнес Залесский. — Волоцкий поступил правильно. Ему не нужна сомнительная репутация, как и семье Анастасии Николаевны из-за опрометчивых поступков барышни.

— Извините, Ваша Светлость! — склонил голову Федорчук. — Не подумавши ляпнул.

— «Не подумавши», — проворчал князь, убирая блокнот в нижний ящик рабочего стола. — Я так понимаю, вам необходимо мое разрешение на мероприятие?

— Так точно, господин полковник! Желательно установить негласное наблюдение за Волоцким: маршруты передвижения, с кем встречается. Вдруг повезет, на Прохорова выйдем.

— Меня сейчас больше всего исчезновение архата Чистякова беспокоит, — поморщился как от зубной боли Залесский, положив сцепленные пальцы рук на стол. — Ладно, Андрей Порфирьевич, считайте, мое разрешение получили. Ненавязчиво, незаметно и без излишнего рвения, присущего вашему отделу. С Волоцким работать очень деликатно. А то обидится, Елизарову пожалуется.

Федорчук хотел напомнить шефу о том, что Волоцкому с самого начала не нравилось излишнее внимание главного императорского советника, в связи с чем ожидать от него мелкой подлости не стоит. Но вовремя спохватился. Не стоит лишать князя его привилегии: оставлять за собой последнее слово. Как оно потом обернется — одному дьяволу ведомо.

Поэтому майор четко кивнул, принимая приказ, развернулся и вышел из кабинета.

— Он всегда был независимым в своих поступках и суждениях, — самолично подливая чай в мою чашку, сказала графиня. — Даже родители не могли повлиять на решение Федора сделать свою карьеру таким… нетривиальным способом. Можно подумать, в империи не хватало буйных голов, желающих повоевать! Ладно бы за свою отчизну, а то — наемниками в Африку, в Среднюю Азию, в какую-то дикую и совсем экзотическую Патагонию!

Комаровская фыркнула, взяла серебряные щипчики и аккуратными движениями стала цеплять кусочки рафинада, которые тут же отправляла в чашку. А я не перебивал ее, потихоньку потягивал ароматный напиток, закусывая его домашним рассыпчатым печеньем. Заодно внимательно рассматривал статную хозяйку особняка.

С нашей первой и последней встречи у Новицких она успела слегка изменить свою внешность. Покрасила седоватые волосы, превратившись в шатенку; коротко подстриглась и завила мелкие кудряшки. Мне показалось, даже морщинок стало меньше. Возможно, так и было. Ни одна женщина не устоит от соблазна оградить себя от неумолимого старения. Для того и существуют магическая косметика, которая давно ушла под управление мощных концернов. Но для знающих людей в большом городе как Москва настоящие Целители, способные вернуть красоту и обратить время стареющих дам вспять, ценились больше, чем омолаживающие процедуры солидных компаний.

— Он для меня был как отец, — произнес я задумчиво. — Ну, в том смысле, что получал от него те знания, которые и должен передавать старший в роду младшим. Без соплей и сюсюканья. А ведь сначала я его ненавидел всей душой.

— И все же Федор умел располагать к себе людей, — улыбнулась Комаровская. — Я много о тебе знаю, Колояр. Даже слишком много, чтобы оставаться безучастной к твоей жизни. Поэтому и хочу, чтобы ты отвез на его могилку горсть земли с родового поместья. Врать не буду, не тянет меня к брату. Слишком чужие мы стали друг другу. Сам же знаешь… Одна фотография и всего десяток писем за все годы. Трудно держать в себе любовь к тому, что отрезано.

— Я всегда ощущал в Жарохе какую-то тайну, — выставляю ладонь, чтобы предотвратить желание графини снова наполнить чашку чаем. Уже в горле булькает. — Только не понимаю до сих пор, почему он оказался настолько упрям, что не захотел вернуться в родовое поместье.

Мы сидим в семейной столовой, которая навечно осталась в конце двадцатого века. Кухонный гарнитур не обновлялся с тех пор, как ушел из жизни граф Комаровский, а Алевтина Георгиевна так и доживает свой век среди застывших мебельных экспонатов. Не скажу, что все плохо. Но как-то не по себе становится, когда в большом трехэтажном особняке проживают только старуха и пятеро слуг. Своеобразный склеп, не отпускающий от себя своих добровольных узников.

— Усадьба Скарятиных в надежных руках, — отмахнулась графиня. — Я не переживаю за нее. А Федор, как покинул родной дом, словно перерезал пуповину. Какой смысл бередить старые раны? Мне кажется, он все равно был счастлив.