Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проект Stolpersteine (Штолперштайн – «камни преткновения») немецкого художника Гюнтера Демнига возник в 1992 году с целью напомнить о жертвах нацизма. За более чем 20 лет были установлены десятки тысяч латунных табличек на мостовых в 24 городах Европы. Большинство из них находится в Германии, Нидерландах, Австрии и Чехии.
В России, Украине и других странах Восточной Европы инициативу подхватили и продолжили в виде проекта «Последний адрес». Похожие таблички рассказывают о жертвах политических репрессий. На via della Reginella у дома номер 2 несколько «камней преткновения» с фамилией Spizzichino. Сестры Ада (28 лет) и Юдифь (21), мама Грация и малышка-племянница Россана. Среди них могла бы быть еще одна с именем Септимии, третьей сестры. Вместе с Юдифью при первом распределении в Аушвице они попали в рабочий отряд. Из 47 женщин, состоявших в нем, Септимия была единственной выжившей. Ее сестра Юдифь продержалась меньше года.
Септимия Спиццикино – это та единственная женщина из 16 вернувшихся из депортации жителей римского квартала. Свою долгую жизнь (до 2000 года) она посвятила сохранению памяти о тех страшных событиях. Интервью, документальные фильмы и ее мемуары Gli anni rubati («Украденные годы») – все для того, чтобы потомки узнали правду.
«Я буду рассказывать, пока жива. Верю, что я вернулась для того, чтобы рассказать», – писала Септимия.
Напоследок напоминание: «камни преткновения» – не туристическая достопримечательность. Это немой укор, который вынуждает опустить взгляд и «споткнуться» о бережно хранимую память поколений римлян. Если встретите, отнеситесь к ним с уважением и сочувствием.
59. Ода Риму и вишневый пирог
Задолго до появления гетто в прибрежном районе встречалось немало домов состоятельных людей. Самый необычный из них дожил до наших дней, несмотря на все исторические потрясения и перестройки. Теперь он оказался в центре внимания старого квартала, прямо среди столиков кафе и лавок.
Лоренцо Манилий был гуманистом второй половины XV века и, видимо, ценителем истории. По крайней мере, хотел им казаться. Он приобрел три соседних здания вдоль via del Portico d’Ottavia (современное название улицы) и решил украсить их в древнеримском стиле.
Вдоль нижнего этажа, соединяя все три постройки, тянется каменная строка на латыни. На первый взгляд ее можно принять за античную – грубый камень, буквы с засечками. Сбивают с толку и другие детали, напоминающие о древности: фрагменты саркофагов, мраморные надгробия и рельефы, вмонтированные в фасад.
О хозяине дома известно немного, но его мечта оставить след в городе успешно осуществилась.
Надпись на латыни была сделана по его заказу, и в ней указана дата постройки – MMCCXXI (2221 год).
Стоп, скажете вы. Как такое возможно?
Имеется в виду не год от рождества Христова, как мы привыкли, а от основания Рима – AB URB(E) CON(DITA). Если верить легенде о Ромуле и Реме, то это 753 год до н. э. Простой математический расчет, и вы получаете 1468 год. Уже похоже на правду!
Помимо этого, прямо на фасаде хозяин гордо заявляет:
«В момент, когда Рим возрождается в своем античном великолепии, Лоренцо Манилио в знак любви к своему городу воздвиг фундамент этого дома на Иудейской площади, в меру своих скромных возможностей, который, по его фамилии, был назван Манлианским, для себя и своих потомков. В 2221 году от основания Рима, в возрасте 50 лет, 3 месяцев и 2 дней; первый камень заложен на одиннадцатый день августовского календаря».
Признания в любви древнеримской культуре на этом не заканчиваются.
Имя хозяина встречается на доме еще четыре раза на латыни и греческом, а у окон написано приветствие HAVE ROMA. Согласно правилам орфографии, должно быть AVE, без первой Н. Но историки спорят, идет ли речь об ошибке или намеренном желании Лоренцо Манилия имитировать античное написание на латыни.
Любителю истории удалось разжиться несколькими подлинными античными фрагментами, которые он тоже разместил на фасаде.
Часть древнего саркофага со сценой охоты льва на антилопу, рельеф с оленихой и олененком и мраморное надгробие – возможно, с престижной в античные времена Аппиевой дороги, усеянной захоронениями древнеримских богачей.
На последнем рельефе у правого угла дома (рядом с входом в бар Totò) изображена семья – двое мужчин, женщина и ребенок, держащий в руках игрушку-собачку.
Неизвестно, относится ли надпись над ним к мраморным персонажам, но фраза на латыни очень трогательная. В ней безутешные родители-либерты (освобожденные рабы – вольноотпущенники), Публий Клодий Бромий, мастер по обработке слоновой кости, и его возлюбленная Куриатия Аммия, оплакивают маленького Илария, «нашу радость». В надгробии перечисляются имена других либертов семьи.
Дом Манилия – это «первая ласточка» новой моды на античность, которая захватит Рим с началом эпохи Возрождения. Многие дворцы знати вскоре заполнятся древнеримскими статуями и рельефами (помните палаццо Маттеи?), а их количество будет прямо пропорционально высокому статусу владельцев. Именно на рубеже XV и XVI веков массовые раскопки частных угодий и охота за классическими статуями приведут к созданию всемирно известных Капитолийского и Ватиканского музеев. До Возрождения участью древнеримских находок были печи, где бронзовые сокровища переплавляли, а мраморные превращали в порошок для цемента.
Так что не удивляйтесь, если во дворе обычного жилого дома в центре Рима вам попадется клумба или фонтан из древнего саркофага, пара колонн или бюст римского сенатора – это все дань моде all’antico (на античность). Экспонаты хранили уже не только в кулуарах дворцов, а город постепенно приобретал облик выставки ценных находок под открытым небом.
Есть в доме Манилия еще одна историческая ценность, но уже из другой эпохи.
Напротив очертания старого фонтана на мостовой на левом углу здания заметен полукруглый навес над стеклянной витриной. Это самая известная пекарня бывшего гетто – Boccione (Боччоне). Вывеска с названием отсутствует, да она и не нужна – здесь и так всегда стоит очередь. Кто из настоящих римлян не знает еврейский пирог с рикоттой и вишней (torta ricotta e visciole)?
Это вовсе не банальный чизкейк из первой встречной траттории. Его тончайшая, чуть подгорелая корочка укутывает воздушную подушку из рикотты, творожного сыра. Суфле из овечьего молока, как облако, тающее во рту, покоится на кисловатой прослойке вишневого варенья. В пироге нет приторной сладости итальянских десертов. Но если вы относитесь к неисправимым сладкоежкам, в пекарне найдется более сладкая вариация с шоколадом вместо вишни.
Секретный семейный рецепт родился здесь, на улицах