Под вечер бой разгорелся с большей силой, немцы подтянули свежие силы, особенно ожесточенный бой начался на левом фланге, там был какой-то лесок, в котором замаскировались наши обозы. Немецкие автоматчики стали проникать в яр, выше над яром показались минометчики, они установили свои минометы, чтобы своим огнем отрезать нас от Синюхи, я снял двух минометчиков. Среди немцев замешательство, они уже не ждали тут сопротивления. В это время ко мне прибежал кто-то из команды и приказал отходить за Синюху. Переправы через Синюху не было. Прежде чем отойти, я решил уничтожить машины и документы, которые находились на рации. Радистам я приказал отходить, а с шофером Дмитриевым облили машины бензином, кинули в них по гранате и подожгли.

Выйдя из-за строения, меня увидели немцы и стали стрелять из миномета, начали выть мины. Я упал в кукурузу. Мина разорвалась недалеко от меня. Мне опалило левый бок и оглушило, но я по-пластунски выбрался из кукурузы и по камышам спустился вниз к Синюхе. Синюха кипела от разрывов мин и беспрерывных очередей пулеметов и автоматов. За Синюхой меня ждал радист Мас. Он помог мне выбраться из воды, и мы по ручью, что впадает в реку, стали пробираться в направлении Подвысокого.

Через какой-то час я услышал голос командира 44-й горнострелковой дивизии генерал-майора Ткаченко. Он собирал остатки дивизии и давал приказы на занятие обороны.

На рассвете 5 августа я был направлен с донесением в Подвысокое, там были штабы 6-й и 12-й армий. С утра началась бомбежка с воздуха, прыгнул в какой-то погреб, после окончания бомбежки пошел в расположение штаба 44-й горнострелковой дивизии, но снова началась бомбежка. Бомба разорвалась рядом с оградой из жердей, меня придавило этими жердями, засыпало землей. Еле выбрался.

Когда пришел в расположение дивизии, начался бой. Я занял место на правом фланге. Людей было мало, немцы все время атаковали нас. Мы переходили в контратаку и отбивали немцев. Бой продолжался целый день. В этом бою многие погибли, среди них батальонный комиссар Ломовцев и батальонный комиссар Джеря. Под вечер бой стих.

Решили в ночь идти на прорыв. Нас четыре человека оставили прикрывать отход. Часов в 11 вечера и мы снялись с позиции и пошли в Подвысокое. Село затаилось. Было тихо, лишь в стороне расположения немцев слышны пулеметные и автоматные очереди да вспышки ракет. В каком-то дворе, когда проходили мимо, слышны стоны наших бойцов и командиров. Тут находился 96-й медсанбат, который не успели эвакуировать.

Дорога, по которой мы шли, вела в лес. Вдоль дороги стояли оставленные машины и подводы. Выйдя из леса, в каком-то селе, на окраине, наткнулись на немецкие танки, свернули вправо, в поле наткнулись на немецкий дозор и ярочком на рассвете вышли на окраину села. Тут мы натолкнулись на немецкую пушку, в коротком рукопашном бою уничтожили прислугу пушек. Из одной из них стали стрелять до флагу со свастикой, у немцев получилась заминка, а потом они поняли, что нас мало, и стали окружать. Завязался бой.

В это время к нам подъехала машина «газик», в кузове стоял пулемет «максим», мы сняли его и заняли оборону в каком-то саду. Мы увидели, что на одной из хат что-то зашевелилось на крыше, и из-под соломы показалось дуло немецкого пулемета. Наша очередь опередила немца, загорелась кровля на хате, через несколько минут пылала вся хата. В этом бою я был ранен, контужен и попал в плен. Это было село Перегоновка».

Из письма Лютова Николая Михайловича, ветерана 213-й мотострелковой дивизии.

«Как вы знаете, в «Зеленой браме» Долматовский (стр.101) утверждает, что «впереди идущих на прорыв был бригадный комиссар в кожаной тужурке. В руках он нес знамя». И, как пишет далее, это был бригадный комиссар Михаил Никифорович Пожидаев – комиссар 58-й, горнострелковой дивизии. При этом он ссылается на воспоминания Александра Верескова из Череповца.

Я участник этого прорыва с первой минуты его зарождения и до трагического конца и хорошо запомнил это утро 7 августа в районе села Копенковатое. И потому, что я был в первой цепи атакующих и недалеко от комиссара, имею право утверждать, что он не нес знамя и был в коричневом кожаном пальто.

И нельзя говорить, что этот человек был бригадным комиссаром по званию. Даже идущий локоть в локоть с ним знаменосец не мог видеть в петлицах знаков различия. И, кстати, данный эпизод достоверно описан в очерке «Стоит в селе памятник» В.К. Воронецкого в газете «Красная Звезда» еще в середине шестидесятых годов.

И когда я в «Красной Звезде» от 17 июля 1979 года из очерка Долматовского «Они остались непобедимыми» узнал о нелепом утверждении Верескова о комиссаре, через Череповецкий горвоенкомат установил его адрес и тут же написал Верескову Александру Ивановичу.

Рассказав о себе, попросил Верескова подробно описать эту штыковую атаку по прорыву. Но он мне не ответил. Видимо, стыдно было за изложенную в статье неправду, а точнее, за вранье – другого слова не подберу.

На мое несогласие с утверждением А.И. Верескова Е.А. Долматовский в письме от 18.04.80 года ответил: «Не о цвете кожаного пальто, а о более серьезных вещах идет речь. Мой товарищ, давайте не будем себя считать единственно правыми. Вы и Вересков, в общем-то, видели один подвиг…»

Да, подвиг один. Только кое-кто из участников по каким-то причинам, исказив его, приписывает этот подвиг совсем другому человеку. И мне понятно, почему Долматовский поверил Верескову.

Видимо, потому, что А.И. Вересков вышел из окружения и его версия в то застойное время для Е.А. Долматовского стала более эффективной, чем правда бывшего военнопленного. В этом весь секрет.

Мы не знаем, но быть может, что комиссар Пожидаев до того, как появился в «Зеленой браме», считался без вести пропавшим. Кто подтвердит, что впереди атакующих со знаменем в руках шел бригадный комиссар? А может, это был полковой комиссар? Но только утверждаю, как очевидец, что тот комиссар, который запомнился мне, был среднего роста, худощавый брюнет и, как показалось мне, еврей по национальности».

Из воспоминаний Колисниченко.

«Со статьей Арушаняна я знаком, в ней он пишет, что большинство воинов 12-й и 6-й армий вышли из окружения, это не совсем так. А Уманскую яму кто заполнил? Он просто в своей статье старается сгладить события, чтобы хоть как-то оправдать свою деятельность начальника штаба армии. В той же статье он пишет, что в одной из групп участвовал он в прорыве линии фронта, это тоже подлежит сомнению.

Когда мы находились в складе с зерном подсолнечника, готовились на прорыв линии фронта, кто-то из командиров задал вопрос Груленко или Аверину, каковы планы штаба. Ответ поступил о том, что судьба штабных документов решена прошлой ночью. Ночью прилетело два самолета, в которые погрузили штабные документы, и ввиду того, что Понеделин отказался лететь, заявив, что командующий должен свою судьбу разделить с судьбой своей армии, сопровождать документы в самолет посадили Арушаняна. И это похоже на правду.

В 1945 году, возвращаясь из Сухуми на корабле «Украина», я встретился с бывшим начальником топографического отдела штаба 12-й армии капитаном Блинниковым, который рассказал мне, как он вывел из окружения большую группу штабных работников и рядового состава, и тоже подтвердил версию о вылете Арушаняна на самолете. Но, собственно говоря, это теперь никакого значения не имеет.