В 1943 году к отряду пристал некий Фомин, который бежал с лагеря Флоссенбург, в котором находился генерал В.И. Проскуров. Он рассказал, что немцы долго старались склонить Василия Ивановича на свою сторону, но тщетно. Сильно избитого генерала фашисты оставили лежать на мостовой лагеря. Ночью несколько смельчаков унесли генерала в барак, а на его место положили тело другого умершего пленного. Несколько дней фашисты искали Прохорова, но его прятали товарищи. Тем не менее так долго продолжаться в условиях лагеря не могло, и вскоре генерал был обнаружен, подвергнут жестоким избиениям и пыткам. Он умер в лагере осенью 1943 года».

Пароденко Владимир Сергеевич, подполковник, начальник штаба 10-й танковой дивизии, затем – начальник штаба группы войск генерала С.Я. Огурцова.

«3 августа 1941 года, во время боев юго-западнее Новоархангельска, в распоряжение группы Фотченкова поступил дивизион 76-мм пушек из 80-й стрелковой дивизии под командованием старшего лейтенанта Репина. Полковник Фотченков лично поставил задачу командиру дивизиона переправиться через Синюху южнее села Левковка и перекрыть дорогу, ведущую из Новоархангельска на Терновку. Но эта задача одной артиллерии без пехотного прикрытия была не под силу. В результате дивизион вышел к дороге, увидел колонну танков и мотопехоты немцев, двигающихся на юг, и не решился открыть огонь. Дождавшись, когда фашисты пройдут, советские артиллеристы привели в негодность свои орудия (вынули из орудий замки), оставили орудия и начали в пешем порядке уходить на восток, избегая встречи с противником. Уже после войны полковник Репин хвастал, что смог вывести своих подчиненных из окружения, однако он не говорил о том, что своим поступком в дивизионе способствовал окружению остальной группировки».

Томчук Никита Федорович, лейтенант, командир комендантского взвода штаба 16-го механизированного корпуса.

«С Копеньковатого ночью пошли на прорыв. Всю ночь двигались на юго-запад. Утром вброд перешли через Синюху на крутом повороте. Полем двигались красноармейцы, впереди шли танки.

Противник, видимо, ждал нашего прорыва на данном направлении. Вскоре на нас обрушился ливень пулеметного огня из засады. Мы начали отходить в обратном направлении. Около железнодорожного полотна узкоколейки меня легко ранило, но из-за этого я отстал от основной группы товарищей. Утром появились немецкие солдаты, которые прочесывали местность, и вскоре я попал в плен.

Начался сильный дождь. Фашисты загнали нас в какой-то недостроенный дом. Вначале нас привели в Головановск, где соединили с другими группами пленных. Уже в составе большой колонны перегнали в Умань. Сначала нас разместили в каком-то птичнике, затем перегнали в большой глиняный карьер, который впоследствии получил название «Уманская яма».

Условия содержания пленных в этом месте были ужасными. Не было еды, практически не хватало для питья воды, мы были лишены всякой медицинской помощи. Уже к вечеру первого дня пребывания в яме начали умирать тяжело раненные товарищи.

В то же время охрана лагеря была слабой, а в самом лагере вскоре появились люди, которые начали агитировать за сотрудничество с фашистами. Очень часто у лагеря появлялись местные жители, которые нередко за продукты выкупали пленных родственников, знакомых и просто приглянувшихся им пленных.

Мне надеяться на такое чудо не приходилось. Решили с товарищем действовать самим. Через десять дней нас вывел с ямы переводчик за часы.

После освобождения из лагеря я жил на оккупированной территории в селе Комарово. Работал конюхом, выполнял другие хозяйственные работы.

После освобождения села Красной Армией весной 1944 года был вновь мобилизован. Служил в 3-й танковой армии. После победы вернулся в Комарово».

Из воспоминаний Савина Александра Григорьевича – артиллериста-разведчика бронепоезда 77-го полка 10-й дивизии войск НКВД о боях в составе 58-й горнострелковой дивизии.

«Трудным был путь из окружения под Гусятиным. Километрах в 25–30 от Умани, на полевой дороге мы обнаружили брошенную автомашину с зенитным пулеметом. Я ее обследовал, покопался, и она завелась. Всей группой ехали на ней до Умани. Остановились около воинской части, – оказался особый отдел 58-й стрелковой дивизии. Всю группу направили в роту. Я попал минометчиком ротного миномета, с ходу вступили в бой в составе 58-й стрелковой дивизии. Я не знаю, какой это полк, батальон или рота. Вели тяжелые бои.

Вскоре меня вызвали в Особый отдел 58-й стрелковой дивизии. Я немного был удивлен, зачем им понадобился. Оказывается, я был включен в группу сопровождения документов Особого отдела и штаба 58-й стрелковой дивизии. Нужно было иметь, на всякий случай, шофера дублера. Так я оказался в этой группе.

Так начался наш долгий и трудный путь из окружения, в которое попали 6-я и 12-я армии. Через какие населенные пункты проезжали, сказать не могу. Лейтенант определял нам путь, соблюдая предосторожность. Добрались до Кировограда. Местные жители сказали, – на окраине города немцы. Доехали до узловой станции Пятихатки, остановились на окраине поселка. Ночью немцы подвергли жестокой бомбардировке, все горело. Рано утром вошли немцы. Доехали до Днепра, но переправиться нам удалось только в Запорожье. Прибыли в район Такмака за Днепром, поступили в распоряжение Особого отдела 18-й армии. Меня оставили продолжать службу при Особом отделе 18-й армии, шофером.

Вот так закончился мой первый период, самый трудный этап моей жизни. Это был трагический и в то же время героический период».

Из воспоминаний старожила города Умани Брыжко Григория Корнеевича, 1926 года рождения.

«Наша семья проживала в Умани на ее юго-восточной окраине. Прямо за нашими домами находился кирпичный завод, а далее карьеры, где добывали глину для производства кирпича. Именно с этой стороны в последние дни июля 1941 года к городу подходил противник.

Боев за Умань не было. Советские войска начали оставлять город уже 28 и 29 июля. Поэтому до появления немецких частей в течение трех дней в городе было полное безвластие. Только изредка появлялись машины с советскими солдатами, которые на большой скорости проносились по притихшему пустынному городу и уходили на юго-восток. Охранялись только городская тюрьма, здание райкома партии и район железнодорожного вокзала. Но там работали специальные команды, которые работали на уничтожение всего самого ценного, в том числе и следов своей разрушительной «работы».

В эти дни пустующие воинские казармы, магазины города и другие склады подвергались разграблению населением. Местные жители тащили все, что имело хоть какую-то ценность. Более оборотистые мужики и бабы тут же бросились на мельницу и растащили мешками муку, с маслобойни забрали уцелевшее растительное масло, со швейной фабрики – отрезы ткани и готовые изделия. Брали в первую очередь то, что было необходимо для жизни. Но затем в городе появились крестьяне из окрестных сел с телегами и мешками. Разграбление приобрело окончательно стихийный характер. С местной детской музыкальной школы были вынесены инструменты, с библиотек – книги.