Девушка рассказывала об усугубляющемся пороке матери со странным равнодушием, явно не ожидая сочувствия. Было ясно, что эта боль давно ей привычна.

— Характер у нее все портился. Начинались какие-то странные заскоки. Она срывала злость на мне. То требовала не пойми чего, приказывала, чтобы я училась на высшие баллы, то ей становилось все равно, живу я или нет. Папу она ненавидела люто. Когда дядя Олег ее бросил, она попыталась обсудить это с папой… Не знаю зачем… Неужели надеялась, что он захочет снова с нами жить? Но разговора у них не вышло. Помню, она бросила трубку и сказала, не мне, а так, в пространство: «Как же я ненавижу тебя, Варнбюлер!» Так мама его называла, только когда очень злилась. И с тех пор она больше никогда не говорила со мной о папе. До того момента, пока все это не случилось…

…Когда отец, впервые в жизни, попытался дозвониться до Лизы, девушка даже не сразу поверила в это.

— Я часто его вспоминала, про себя, потому что с мамой на эту тему разговаривать было нельзя. Думала о нем. Но вот так просто взять и набрать его номер я не могла. Это было какое-то табу, через которое невозможно переступить. И вдруг он звонит сам, а я — я не слышу…

…Едва дождавшись рассвета, девушка уселась в машину и отправилась на дачу, где, как ей было известно, в последние годы жил отец. Сама она вот уже два года обитала в его бывшей квартире на Яузском бульваре. Туда Лиза буквально сбежала от матери, устроившей очередной скандал. Ключ от жилища, принадлежавшего ей по праву, девушке пришлось украсть, пока мать принимала утренний душ, уничтожая следы похмелья.

— Я ехала за город и репетировала про себя, что скажу отцу, на что пожалуюсь. Или нет, думала, не буду жаловаться, пусть он поймет, что я не маленькая девочка, со мной можно разговаривать обо всем, обо всем на свете. Но что мама пьет, скажу. И что живу на Яузском, скажу. Я ведь даже не знала, известно ему это или нет? Мама каждый месяц просила у него деньги, якобы на мое содержание… Он давал. Но говорили ли они обо мне? Этого я не знала…

…Приехав на дачу, девушка с отцом так и не встретилась. Ее ждал запертый дом. Она не сразу решилась использовать ключи от дачи, висевшие на одном кольце с ключами от ее квартиры. Лизе казалось, что она нарушает все мыслимые законы, совершает нечто ужасное, отчего отец возненавидит ее и никогда не простит.

— В доме все было так, как я вам рассказала… Наверху погашенная лампа, на столе — папин телефон. Ничего пугающего. Ничего, что появилось там потом…

…Лиза вернулась в город, прихватив с собой отцовский телефон. У нее было ощущение, что она взяла безмолвного заложника, который поможет ей в будущем связаться с отцом. Но позвонила Александра. Ее рассказ испугал девушку. У Лизы родилось дурное предчувствие, которое она после неоднократно обозначала фразой: «Все плохое только начинается!»

— А дальше все пошло быстро, так быстро, что у меня голова кружилась. Боюсь, я делала глупость за глупостью…

…Ближе к вечеру девушка, терзаемая сотней противоречивых опасений, которые усугубил разговор с Александрой, снова отправилась на дачу. Фонарь горел. Лампа в мансарде была исправна и выключена. Лиза спрашивала себя, кто мог выключить лампу, которую Александра накануне оставила включенной? Кто мог запереть дверь, которую бежавшая художница бросила чуть не настежь?

— Я нашла перья, испачканные кровью страницы, а потом и саму ворону под столом. Меня все время мучило ощущение, что в комнате многое изменилось по сравнению с утром, когда я приезжала в первый раз. Эта мертвая птица под столом… была ли она тогда? Ведь лежала почти на виду. Но и вы ее не видели, и я не заметила. А перья? А страницы? Они так явно выглядывали из-под папки, стоило бросить взгляд на стол, и сразу заметишь их. А в первый раз я ничего такого не заметила. И вы… Тут я сорвала с окна одеяла, открыла форточку и увидела во дворе человека. С этого момента все превратилось в дурной, страшный сон. Я перестала понимать, наяву все вижу или мне это снится. Откуда взялся этот мужчина? Кто он, куда ушел? Почему даже не обернулся?

… Девушка ничего не понимала и всего боялась. Умирая от страха, она едва решилась с ножом в руке выйти из дома.

— Я поехала к вам, просить помощи, поддержки. Но вы не могли, не захотели помочь. Наверное, я вас не убедила. Может, вы побоялись связываться… У меня было ужасное чувство, как у человека, который стоит на верхней площадке падающей башни. Ты видишь, как все под твоими ногами рушится, рассыпаясь на куски, но сбежать уже некуда, потому что лестница обвалилась.

…От Александры той ночью Лиза поехала прямо домой, на Яузский бульвар. Ее ждало очередное потрясение. Мать, с которой она редко общалась с тех пор, как сбежала, ждала ее под дверью.

— Мама стояла как неживая. Прижалась к стене, в темном углу, лицо белое, застывшее. Она была совершенно трезвая, но не в себе. Я впустила ее в квартиру. И тут она сказала такое, отчего рухнули остатки реальности. Мама призналась: «Я убила Варнбюлера, я покончила с этим вшивым бароном!» Папа был незаконным сыном пленного немецкого офицера, потомком старинного рода, и мама всегда издевалась над этим. Хотя, если бы бароном был ее собственный отец, законный или нет, она бы этим страшно гордилась, я уверена.

…Девушка не поверила матери, но Светлана убедительно рассказала обо всем, что случилось вот уже более суток назад.

— Оказывается, отец ничего не перевел ей на счет в последний раз. У него не было денег. Мама решила, что это отговорка, что отец узнал стороной, куда идут деньги, и поехала на дачу, убедить его, будто тратит алименты только на меня. Это произошло вечером двадцать третьего ноября. Отец пришел в ярость, увидев ее, мама тоже вспылила. Он сказал ей что-то обидное, она не спустила, ответила тем же. Швырнула ему в голову подушкой. Он замахнулся, чтобы дать ей пощечину. Она его толкнула. Он стоял спиной к лестничному проему и… оступился. Мама пыталась его удержать, схватила за цепь на груди, но цепь лопнула, он упал. Мама спустилась в кухню, посмотреть, что за комедию он ломает… Так она и сказала… А отец уже умер.

Лиза, не моргая, глядела в угол комнаты, где горел слабенький ночник, отбрасывавший на пол бледный полукруг света.

— Я спросила ее, во сколько это случилось. Оказалось, в одиннадцать вечера. То есть папа звонил мне за час перед тем. Неужели он что-то предчувствовал? Давным-давно, когда я была маленькая, он говорил мне, что иногда может видеть будущее…

…В гостях у дочери Светлана держалась апатично.

Девушке казалось, что мать совершенно раздавлена морально. Женщина просто лежала на матрасе и монотонно твердила одно и то же. Рассказ о нелепой смерти отца дочь выслушала раз десять подряд. Потом Светлана вдруг села и заявила, что Лиза обязана ей помочь.

— Мама сказала, что не намерена отправляться в тюрьму из-за негодяя, исковеркавшего ей жизнь. Что поделом ему, и шею он сломал не зря. Сказала, что Бог все видит и не захотел его больше терпеть. Она сказала, если я люблю ее, то должна ее спасти, теперь моя очередь. Все вспоминала тот давний случай, когда ей показалось, будто папа хочет причинить мне вред. Тогда она бросилась на него с ножом… Я так ясно это помню: дверь кабинета открылась и на пороге стояла женщина с ножом в руке. Я так испугалась, что не сразу узнала маму. С тех пор мне часто казалось, что в ней живет еще какое-то существо, которое может вырваться наружу в любую минуту.