– Ну ты же сам только что рассказывал! – встрял Хакмар. – Что Рыжий огонь под храмом да еще под гранитной плитой! Тот, кто это все строил, в горных породах не хуже нас, южан, разбирался! Сквозь всю толщу взрыв не прошибет – разве что тряхнет хорошенько! – в голосе его чувствовалась обида – похоже, на человека, осмелившегося разбираться в породах не хуже южан.

Хадамаха покачал головой – ну да, он сам сказал. Мысли снова завертелись, но на этот раз выстраиваясь в ровную цепочку. А одна так вовсе выскочила вперед и замельтешила перед глазами.

– Если… сквозь храм и гранит не прошибет, то значит… и наружу сквозь храм и гранит не вырвется? – медленно спросил он. – А вы могли бы Огонь, ну… придержать? Ты – Голубой, Хакмар – Рыжий? Чтоб на людей, которые внутри, не кинулся?

– Не знаю, – ошеломленно глядя на Хадамаху, ответила Аякчан. – Наверное… – Она поднесла руку ко лбу. – Погоди-погоди! Ты рассчитываешь внутрь пролезть? Думаешь, если один раз тебе до той гранитной стены дойти удалось, так храм – проходная тайга? Плохо ты жриц знаешь! – теперь обиделась она. – Там сейчас все так перекрыли – мышь не проскочит, ежик не прошуршит!

Хадамаха поглядел на нее долгим взглядом. Его губы дрогнули, потом он стиснул их, потом они дрогнули снова… Он нервно облизнулся, чувствуя настоятельное желание то ли заскулить, то ли зареветь. Если он расскажет сейчас, что пришло ему в голову, – все, обратного пути не будет! Ни тысяцкий, ни Советник его уже не спасут – он станет самым настоящим врагом Храма! И прощай все – каменный мяч, слава и богатство и стражницкая служба с азартом охоты. Промолчать? А потом как? Из города бежать, чтоб не видеть, что станется, когда вновь заработает труба? И… как поглядит золотокосая, когда узнает – а она узнает, верхний дух все-таки! – что он предал и город, и весь Сивир? А так… Хадамаха хмыкнул. С этой ненормальной троицей у него есть все возможности стать всесивирским героем, не хуже Урал-батыра!

– Содани, – выдохнул Хадамаха. – Там, внизу, он чудище с жалом да на четырех ногах, а по Среднему миру ходит на двух, Рыжий огонь для игры в мяч использует и на человека вроде похож. Ну, по крайности, пока молчит, – критически добавил Хадамаха.

– Более удачный эксперимент, – непонятно пробормотал Хакмар на своем южном жаргоне. – Испытание модели в полевых условиях…

– Если он туда-сюда шастает, глядишь, и с собой проведет, – торжествующе закончил Хадамаха. – Ковец-Гри рассказывал – за Содани может храмовый стражник явиться, позвать, на площадку например, для дела какого – проверить, как кузнецы поверхность загладили или еще что. У площадки сейчас и нет никого, никто нам не помешает. Правда… не знаю, сумеем ли мы его заставить. Он хоть и чудище красноглазое, а все-таки игрок в каменный мяч, среди нас слабаков не бывает! – с невольной гордостью добавил он.

– Можешь не волноваться! – покровительственно хмыкнул Хакмар. – На такой сложный случай у нас черный шаман есть! – и он похлопал Донгара по плечу.

Тот кивнул – и лицо у него стало… более соответствующее легендам о страшных Черных, властителях духов, чем обычная его идиотски добродушная ухмылка.

– Только где мы храмового стражника возьмем, чтоб Содани выманить? – нахмурился Хакмар.

– Можешь не волноваться! – подражая его покровительственному тону, хмыкнул Хадамаха. – На этот сложный случай у нас дядька Пыу есть!

* * *

– И… десять! – отвешивая по вздрагивающей щуплой спине последний удар, храмовый палач свернул кнут и ухмыльнулся. – Говорил же, понравилось тебе у меня – возвращаешься часто. Что, не так сладко на храмовой службе, как думал, а, десятник?

– Хадамаха! – приподнимаясь со скамьи, ненавидяще выдохнул Пыу. – Хадамаха! – это прозвучало как проклятие. Щуплый десятник с всхлипыванием утер потекший соплями нос. Хадамаха виноват, что вся жизнь Пыу пошла наперекосяк! Из-за Хадамахи он попал в проклятую храмовую стражу! Не отправил бы его тысяцкий в храм с сообщением о краденых оленях – служил бы спокойно с «городскими». Все Хадамаха, всегда он! И арестованных у Пыу перехватил, и с храмовым указом подставил – не вертись Хадамаха рядом со своим билом дурацким, разве ж госпожа жрица велела бы пороть такого верного и преданного человека, как Пыу? А самая первая порка, которую ему та девчонка – то ли жрица, то ли не жрица – прописала? Пыу спиной чуял – и тут без Хадамахи не обошлось! Хадамаха – злой авахи всей его жизни! Если б не он – все б по-другому сложилось! И мать Хадамахина вышла бы за Пыу, а не за отца Хадамахи – и Хадамаху бы даже не родила!

Ковыляя, Пыу подобрался к своим вещам, протянул руку… его куртки, синей куртки с оттиском Огня на спине не было!

– А где… кто… куртка моя где? – вертясь на месте, как гоняющийся за хвостом пес, завопил Пыу.

– Куртешку потерял? – ласково спросил палач и довольно взмахнул кнутом. – Значится, вскорости еще свидимся! За утерю снаряжения, знаешь, сколько плетей полагается?

– Десять? – замирающим голосом спросил Пыу.

– Двадцать! На повышение пойдешь, десятник! – И палач зашелся мелким кудахтающим смешком.

Пыу вскинул кулаки и потряс ими в темные равнодушные небеса.

– Хадамаха! – от его вопля сморгнули даже звезды. – Сколько ни прячься, я все равно чую, это все ты!

На соседней улице Хадамаха невольно присел от этого крика. Смущенно поправил спрятанную на груди синюю куртку храмового стражника и поспешил дальше.

* * *

Хадамаха стянул с плеч мешок и аккуратно опустил на пол. Прикрытое его старыми драными штанами металлическое яйцо глухо стукнуло в утрамбованный пол. Мальчишка облегченно перевел дух. Металлический шар оказался не особо тяжелым – просто ощущение, что таскаешь на спине примерно так Дневной запас Голубого огня… Амбе не пожелаешь такого ощущения! И оставлять нельзя – мало ли кто его в шаманском городке найдет! Знает он этих шаманов – одно беспокойство от них. И он мрачно покосился на Донгара.

– Хорошее местечко, однако, – довольно сказал черный шаман, расставляя по всей комнате медные плошки с курящимися в них сухим можжевельником и чагой.

– Да, хорошее. Было, – сказал Хадамаха. Если закрыть глаза, можно представить себе, что на длинных скамьях вдоль стен, неспешно бинтуя руки, сидят игроки, а мимо них, яростно разминая пальцы, вышагивает командный тойон. Если закрыть уши, представлялся гул зрительских скамей и даже грохот каменного мяча по площадке. Все это было, было – один раз. Один-единственный Хадамахин матч.

Он крепко прижался лбом к оконному льду. От скамей остались лишь зола да почерневшие обугленные пеньки. На искореженном Рыжим огнем медном круге игровой площадки четко выделялся починенный жрицами да кузнецами кусочек – приглаженный да брошенный. И ни души вокруг. Жрицы в храме. Кузнецов Советник отправил на восстановление города. Игроки – кто где, двоих Хадамаха видел, когда те разбирали развалины. А единственный уцелевший деревянный домик для игроков под площадкой стал приютом черного шамана!

– Не горюй, мальчик-медведь! Починят тут все – лучше прежнего будет! Поиграешь еще, – сказал Донгар, поднося Огонек малого храмика к курильнице.