Перво-наперво в сознание врывается аромат. Пьянящий. Соблазняющий. Будто я снова шагаю по проспектам города, вокруг сплошные жевальни, а впереди меня ждёт встреча с Буббой и Фолком.

Желудок недовольно начинает урчать — будто животное, которое потревожили, пробудив ото сна.

Стоит надзирателю открыть очередную дверь, как становится ясно, откуда такой дивный аромат. Прежде всего в глаза бросается широкий стол, заставленный всевозможными тарелками. За всю свою жизнь я не видела разом столько еды и уж тем более — никогда не пробовала.

За столом восседает мужчина внушительных габаритов. На его толстой шее болтается маленькая лысая голова. Ощущение, что всё перепутали и наскоро сшили два разных комплекта, ну или голова просто не поспевает расти за туловищем. Вот мужчина накалывает вилкой какой-то деликатес и отправляет в рот. Жуёт он долго и смачно.

Мой рот наполняется слюной, а в голове нарастает шум — ещё немного, и голова взорвётся… Усилием воли заставляю себя отвести взгляд от стола и оглядеться.

Здесь буквально всё кричит о состоятельности и власти — это мир роскоши и богатства, приправленный лоском, будто сахарной пудрой к десерту.

Наглухо зашторенные окна не пропускают и лучика света: или на улице непроглядная ночь, или ткань у штор очень плотная. Освещает комнату люстра в форме древа жизни — каждый лист — это отдельная лампочка, которая переливается бледно-зелёным светом, среди них мерцают и розовые цветы жизни.

Позади мужчины во всю стену — фреска, на которой изображён наш город. Канал Дружбы чётко делит Эйдолон пополам. Слева сосредоточено всё его величие и красота — помпезные здания перекликаются с вычурными памятниками и инсталляциями, я даже вижу улицу Труда и Храм, где мы прятались. А возле Арки можно разглядеть плакаты с призывами беречь стабильность.

А вот по другую сторону — Бугор — распределительный центр синей кляксой застыл на карте, а дальше, в чёрно-белых тонах, изображена вся неприглядность Ямы, с его обветшалыми жилыми корпусами и старыми дорогами, напоминающими иссушенные артерии немощного старика… А над всем этим великолепием надпись:

Эйдолон — навсегда!

— Есть хочешь? — прожевав, мужчина кивает на стул по другую сторону от стола.

Вопрос с подвохом, это ясно как день, так что оставляю его без ответа и приглашение сесть тоже игнорирую.

— Что ж… — он ухмыляется. — Пора нам познакомиться. Я — Бо Фирст, советник Регента по безопасности. А кто ты, мне прекрасно известно. Ты — заноза в моей заднице. И ты жутко меня раздражаешь.

Пожимаю плечами, словно говоря — задница-то ваша, значит я тут ни при чём.

— Знаешь, зачем ты здесь? — толстыми пальцами собеседник хватает за хвост маленькую жареную рыбку и заглатывает её, будто кит.

Нет, я не знаю. Но догадываюсь. Запястье начинает покалывать. Не удивлюсь, если они приготовили для меня новую, более изощрённую, пытку.

Что это будет сегодня?

Мне переломают все пальцы?

Вырвут глаза?

Почему-то мне уже всё равно. Может, я уже дошла до той точки, откуда не хотят возвращаться?

— Что ж. Твоя сила воли вызывает уважение. Но тем интереснее будет тебя сломать…

«Ломать — не строить», — хочу возразить я, но лишь прикусываю язык.

Тем временем Бо Фирст расправляет белоснежное полотенце и вытирает о него свои пальцы, оставляя жирные пятна на ткани. У особенных всегда так: к чему бы не прикоснулись, всё изгадят, будь то салфетка или человеческая жизнь.

— Прежде чем взяться за дело основательно, я хочу тебе кое-что показать… — Скомканное полотенце летит на пол, а он кивает на метровый экран в углу. — Интересный контент, знаешь ли…

Экран загорается. Под звуки гимна появляется заставка — нежный росток, пробившись сквозь твёрдую почву, в считанные секунды превращается в древо жизни, а ниже извивается алой лентой лозунг:

Сила в стабильности!

Всё так и есть. Только стабильность бывает разная. У таких как Бо она заключается в богатстве и роскоши, а наша — в ветхости и убожестве. Стабильность Регентства направлена на обогащение элиты. А обычные люди боятся, как бы не стало хуже.

Мой собеседник нажимает на кнопку пульта, и заставка гаснет. Вместо неё возникает изображение мужчины. С интересом его рассматриваю. Особенный, но не слишком — по сравнению с Бо выглядит гораздо стройнее.

Он сидит в просторном кожаном кресле, почти утопая в нём, а позади — эмблема нашего города. Его седые волосы аккуратно зачёсаны назад, выцветшие голубые глаза смотрят с грустью, а старое лицо походит на сморщенное яблоко и почему-то кажется смутно знакомым.

— Кто это?.. — шепчу пересохшими губами, но Бо всё равно меня слышит.

— Внимай.

Бо нажимает на кнопку, и картинка оживает. Сначала мужчина пристально и как-то устало смотрит в камеру и долго-долго молчит, а потом, встрепенувшись, начинает говорить:

— По правилам надо бы представиться… Я не любитель соблюдать правила, так что начну с другого. С главного! — голос его вкрадчивый, такой легко убаюкивает, словно тихие морские волны.

Тем временем руки мужчины живут своей жизнью — теребят блокнот, лежащий у него на коленях.

— Сегодня я решил покончить с этим маскарадом, затянувшимся на долгие годы. — Произносит он. — Никогда не думал, что главным интервью всей моей жизни будет моё собственное… — он вздыхает, качая головой, — мог бы я предположить, что, будучи ярым противником власти, — главным бунтовщиком, — поправляется он, — в какой-то момент превращусь в орудие этой самой власти?.. Конечно, нет. Многие из тех, кто в меня верил, узнав правду, непременно осудят… Нет, я не буду пытаться себя оправдать, но постараюсь объяснить, как так вышло, что легендарный Эйрик Халле, ярый революционер, перешёл на тёмную сторону…

Так вот почему этот человек показался таким знакомым! Те же черты лица, те же глаза, только выцветшие…

Чувствую себя обманутой. Растоптанной. Раздавленной. Ощущение, что меня снова предали. Выходит, Эйрик Халле совсем не герой, а настоящий изменник? Где-то в груди начинает колоть, словно кто-то невидимый прошёлся острым лезвием.

— На самом деле здесь всё просто. Однажды я раскопал нечто такое, что должно было уничтожить Регентство и его систему изнутри. Но моё знание дорого мне обошлось — я загремел в Кульпу…

Но даже это не сломило меня. Поначалу — нет. Потому что со мной осталась вера. Я наивно верил, что народ не оставит меня. Верил, что мой арест перевернёт сознание граждан и бросит вперёд, на баррикады. И я терпеливо ждал… Ждал, что люди, ради которых я цеплял плакаты на шею и шёл ко дворцу, требуя свободы, возьмут штурмом Кульпу.

Наивный простак. Ибо горькая правда заключается вот в чём… Стоит человеку исчезнуть, как