— Ваше Величество, — поправил он.

Он стоял у окна, но не потому, что не хотел пройти дальше, а потому, что не мог. Что-то его не пускало, а ещё не давало разглядеть ничего, кроме меня. А я не видела ничего, кроме него. Он сиял так, что всё остальное меркло на его фоне, становилось неважным и ненужным. Меня тянуло к нему с почти непреодолимой силой. Это было явно наведённое, поэтому я насторожилась.

— Мой сон, — заупрямилась я. — Как хочу, так и называю. Что хочу, то и делаю. Хочу — целую, хочу — посылаю далеко и надолго.

— Ну так поцелуй меня, Эстефания. Я возражать не буду. Я так долго тебя искал, что не могу поверить, что наконец-то нашёл.

Он протянул ко мне руки, но я не торопилась идти навстречу. Похоже было, что этот сон — не простой сон, а значит, нёс для меня опасность. И если Теодоро по каким-то причинам не мог подойти ко мне, было бы форменным идиотизмом облегчать ему жизнь.

— Не заслужил, — отрезала я. — Я бегаю по всей стране от сдуревшей от вседозволенности тётки, а ты за этим просто наблюдаешь со стороны.

— Эстефания, как ты разговариваешь с сюзереном? — шокированно спросил он.

— У сюзерена есть обязательства перед вассалами, я сейчас о них напоминаю.

— А если я пообщаю защитить тебя от доньи Хаго, ты меня поцелуешь? — вкрадчиво спросил он.

— Обещать — не значит жениться, — отрезала я. — Обещания ничего не стоят, Теодоро, даже королевские. Вот если защитишь, то я подумаю. А пока уходи.

Я махнула рукой, и неожиданно Теодоро вынесло из комнаты, и не просто вынесло, а вместе с осколками, которые сразу вставали на свои места, образуя совершенно целое стекло. Я подошла к окну: ни горгулий, ни Теодоро. Лишь радужное марево, которое постепенно перешло в уютную темноту обычного сна.

Глава 29

Больше подобные сны мне не снились, так что я осталась в недоумении, был ли он наведённым магией или обычным ночным кошмаром, если так можно сказать про сон с участием Его Величества Теодоро Блистательного. А то ещё выяснится, что называть сны про него кошмарами — попадать под какой-нибудь закон об оскорблении монаршей персоны. Но сон однозначно меня напугал, хотя теперь я и сама не могла сказать, что заставило меня не ответить на просьбу Теодоро и не подойти к нему. Тогда опасность казалась пусть и непонятной, но реальной. Мог ли Теодоро вытянуть меня через сон к себе? Или повлиять на меня каким-нибудь неприятным образом? Ответа, к моему большому сожалению, я не знала.

Обидно, что и спросить было не у кого. Я уже столько раз показывала свою подозрительную инаковость, что боялась проколоться и тут, чем сделать невозможным своё обучение, поэтому про сны с горгульями ни у кого не расспрашивала.

Дело в том, что меня сразу насторожило, когда соседка утром подозрительно начала интересоваться, что мне снилось. Пришлось небрежно бросить:

— Не помню. Кошмар какой-то.

— Кошмар? — разочарованно протянула она.

Больше она допытываться не стала, после чего я помялась, помялась, но всё-таки решила уточнить:

— А почему ты спрашиваешь?

— Да Эрнандес хвасталась, что эта кровать особая, — ответила Ракель.

— Зачарованная на кошмары? — подозрительно уточнила я, переводя взгляд на третью бесхозную кровать: может, лучше занять, пока не поздно?

— Нет. Позволяет будущее увидеть, когда ты спишь на ней впервые. Причём, просыпаясь, ты точно помнишь, что видела. Эрнандес говорила, что у неё инфа от отца. Врала, значит. Ты же не помнишь…

— Может, кровать перепутала? — предположила я, а когда Ракель уставилась с интересом на пустующую, добавила: — Или комнату? А может, выдумала или подшутил над ней кто?

Про себя же я решила, что вариант будущего в виде горгульи, на что сон намекает, меня не прельщает, даже если оно будет рядом с Теодоро. Нет, может, ему как раз и нужна ручная горгулья, очень удобная в борьбе с магами: противника подрать гранитными когтями или ему же камушками на голову нагадить. Но тоже вряд ли, потому что в быту горгулья хороша, только когда стоит на крыше дома и отгоняет от того злых духов. Что же касается Теодоро, то он наверняка со своими врагами справляется без чужой помощи, привлекая разве что придворного мага. От воспоминаний о Бласкесе меня передёрнуло. Мутный он всё-таки тип.

Мы с Ракель ходили по академии, с интересом изучая все её места, тайные и явные. Но только один корпус. Во второй, сколько я ни смотрела, никто никогда не заходил. Ракель к нему интереса не проявляла, пришлось зайти издалека.

— Мне кажется, второе здание красивее.

— Ты что? — сразу возмутилась она. — Второе здание — для Сиятельных. Как оно может быть лучше нашего?

— Для Сиятельных? — поразилась я. — Но у нас же нет Сиятельных.

— Сиятельных нет, а корпус академии остался, — помрачнела Ракель. — Ты совсем про это не знаешь?

— Совсем. Мне соседка по дилижансу сказала, что я магию неосознанно использую, а так, может быть, я бы никогда сюда не пришла. И магией раньше не интересовалась.

— А, ну да, конечно. Это у нас в семье все только про это и говорят, а обычным людям зачем, — понятливо кивнула она.

— Так почему корпус оставили? Или не попытались использовать?

Ракель нехорошо сузила глаза и руки в кулаки сжала.

— Потому что войти туда никто, кроме Сиятельных, не может. А уничтожить его пытались — но куда там! Там защита такая, ещё лет сто точно выдержит. Нет, если бы маги объединились, снести его можно было хоть сегодня, но, представляешь, многие говорят, что не хотят тратить силы на такую ерунду и что может пострадать второй корпус.

— Но зачем сносить? Там же наверняка что-то ценное есть? Библиотека, артефакты, оборудованные учебные аудитории?

Перечисляя всё это, я чуть ли не облизывалась от предвкушения: вот оно, сокровище, лежит, ждёт только меня.

— Нам ничего не нужно из наследства Сиятельных, — твёрдо заявила Ракель. — Их секреты пусть с ними и умрут.

Она даже рукой дёрнула в характерном жесте, словно закапывала что-то.

Она болтала на заданную тему, как заведённая, изливая тонны ненависти на Сиятельных как уже давно покойных, так и тех, кто жил в других странах