глаза и спросила, все ли со мной хорошо… забочусь ли я о себе… хорошо ли ко мне относится Лу. Это было вполне в стиле Авроры, и я заплакала, отчего мои утвердительные «да» звучали неубедительно. Когда в кухне были только девчонки, Ивонн, наклонившись ко мне, захлопала глазами и сказала, какой Лу симпатичный. Моне немного разозлило, что я ей про него не рассказала. Я знала, что так будет! Она в соседней с нами комнате, и снится ей, наверное, как она зла на меня. Утром посмотрим.

Тео сказал родителям и Моне, что я еду в Амстердам погостить, и это Моне придумала, чтобы все приехали, сделали мне сюрприз. Тео, конечно, обо всем молчал, он такой. Но… ах, секрет Лу раскрыт?! Или, по крайней мере, раскрыт для всех, находящихся сейчас в этой квартире.

Родители здесь до среды, потом возвращаются в Рим, где проходит художественная выставка. Моне уезжает в пятницу, отправляется в Лондон, она там встречается с друзьями. Ивонн в четверг едет к сестре в Роттердам и до нашего отъезда в субботу не вернется. На этой неделе в квартире Тео не помешала бы дверь-вертушка со всеми этими приездами и отъездами.

Когда Лу пошел в туалет, я кое-что им быстро объяснила:

Я сказала, что его имя пишется L-O-U-P, но произносится Лу

Я сказала им, что он из Парижа и немного из Лондона.

Я попросила всех, пожалуйста, не упоминать ни книгу Киллиана, ни Талли, ведь я обо всем этом с Лу еще не говорила и не знаю, когда поговорю.

Лу вел себя ОЧЕНЬ хорошо, как и можно было от него ожидать. Он пожал руку папе, приобнял его. Все говорил и говорил с ним о Солоко, об искусстве и музыке. Честное слово, у них просто не закрывались рты. Не то чтобы я ожидала, что папа будет невежлив с Лу, но это та-а-ак стр-а-а-анно – встретиться с любовником дочери в Амстердаме, когда ее муж дома в Кентукки, чего уж там.

Мама его уже полюбила, я заметила. Она трепала его по волосам.

Тео, встретив меня одну в коридоре, крепко обнял и все повторял, чтобы я простила его, простила, и что он надеется, что я не злюсь. А я и не злюсь… просто все это СТРАННО. Тео я не видела с сентября, когда он приезжал в Париж, а Моне и родителей – с прошлой зимы. Я не видела Ивонн с того Рождества, когда мы принимали всех у себя два года назад.

Лу крепко спит рядом со мной. Моне рано ушла к себе, как и Аврора с Соломоном. Они только дождались, чтобы состоялся сюрприз. Лу тоже рано заснул.

Я же была взвинчена… до сих пор.

Мы с Тео выпили одно на двоих пиво и выкурили одну на двоих сигарету у него на крыльце.

Мне нравится: Его квартира

Амстердам

(Я сидела и думала о том, как счастливы могли быть мы с Киллианом вместе где-нибудь в Европе, не случись того, что случилось.)

Тео спросил, собираюсь ли я уйти от Киллиана насовсем. Сказал, что поймет меня, если это так. Я сказала, что не знаю.

До этого Киллиан прислал сообщение. Написал «Спокойной ночи, милая». Я не ответила, только поставила сердечко, чтобы он понял, что я прочитала.

Когда я была здесь в последний раз:

Киллиан был со мной

Мы спали наверху на этой же кровати, а Колм, Олив, Фенна и Флорентина допоздна внизу ели попкорн и леденцы и смотрели кино.

У меня открыто окно; чудесная ночь. Дикая! И странная! И чудесная ночь!

Я без сил, физических и моральных.

Я загуглила имя матери Лу и прошлась по ссылкам. Фотографий было немного, но нашлась одна девяностых годов, где она в длинном аметистовом платье, заливающем ее как вино, и в ее лице я увидела так много черт, что достались Лу. Его глаза и эти волосы, ее узкие пряди рыже-коричневых кудряшек. Ее кожа темнее, чем я думала; она выглядит как женщина, сошедшая со страниц библейской истории.

Я посмотрела старое видео, где она поет с другой женщиной в Опере Гарнье, запись две тысячи первого года. Я сидела у окна в наушниках-каплях и, прикрыв глаза, слушала, как они поют «Цветочный дуэт» из оперы «Лакме» и → плакала так горько, что в голове запульсировало и месячные закончились.?

Не знаю.

Просто устала.

Судя по всему, проснулась Винсент позже всех. Снизу доносится легкий смех Лу, за ним следует смех Тео. Пахнет кофе и хлебом, чем-то сладким. Сходив в туалет, она спускается вниз.

Лу сидит за кухонным столом. В белой кружке черный кофе. Кухня у Тео и Ивонн кипенная. В дизайне Тео придерживается эстетики минимализма. Полная противоположность стилю Авроры, который в значительной мере основан на том, чтобы впихнуть во все как можно больше вызывающих цветов, различных тканей и текстур.

Моне говорит не умолкая, они с Ивонн могут спорить, перебивать и перекрикивать друг друга в один момент, а через секунду задыхаться от приступа смеха. Они вдвоем у плиты, Ивонн мешает appelstroop[130]. Тео, Соломон и Аврора за столом с Лу. Винсент находит его глаза и улыбается. Он поднимает кружку и говорит ей: «Goedemorgen, zonneschijn» («Доброе утро, солнышко»).

Накануне вечером он был к ней предельно внимателен, все хотел удостовериться, что она согласна остаться в Амстердаме. В спальне, когда они остались одни, он сказал ей, как радостно ему, что познакомился с ее родными. Как замечательно, что ее родители и Моне приехали, чтобы устроить ей сюрприз. Но ему хотелось, чтобы и ей было комфортно, и она заверила его, что так и есть. Она была поражена… но с ней все в порядке. Их поступок шел от чистого сердца, и она это ценила, но в то же время Винсент хотелось просто обдумать случившееся одной, а не у всех на глазах.

Винсент с утра может обойтись и без кофе, но если видит кого-нибудь с кофе, то тоже хочет. Кофе в кружке у Лу выглядит аппетитно. Она подходит к нему и протягивает руку за кружкой, он отдает ее. Она делает большой глоток, хотя и не любит черный кофе.

– Девочка моя! – Папа Винсент поворачивается к ней и всплескивает руками, едва