и ему без меня одиноко. Он написал, что считает дни, оставшиеся до нашей встречи в Нью-Йорке, и что он обещает каким-то образом передо мной оправдаться. Что ему ответить, не знаю. Не знаю, как ему сказать, что я не уверена, что в ближайшем будущем вообще хочу жить в Соединенных Штатах. Здесь придется задуматься и о другом, не только о нашем браке и что с нами будет дальше.

Моя жизнь не ограничивается только этим. Теперь это не единственная мысль, крутящаяся в моей голове.

Мне ужасно нравится в Амстердаме. Мне здесь так же хорошо, как было, когда мы с Лу вместе путешествовали по Англии и Франции.

Уже три недели, как мы уехали. Я не готова вернуться в Кентукки или в США, как ни крути… совсем не готова. Я с радостью жду свадьбы сына, но, если говорить о жизни в Штатах… о том, чтобы оставить все это… я совершенно не готова и не знаю, буду ли готова и когда.

Киллиану я не ответила.

Вчера говорила по телефону с обоими: Колмом и Олив, заставила прислать фотки. Конечно, мне нравится устраивать с ними видеозвонки больше, чем им со мной, но в последние несколько недель я на этом, конечно, не настаивала. Они оба так заняты! А у меня есть определенный прогресс в том, чтобы меньше переживать, как все это на них действует. То есть, разумеется, на них действуют Киллиан и я, каждый сам по себе, плюс наш брак, но…

Они живут своей жизнью, и я хочу, чтобы так и было!

Я не хочу, чтобы они ВООБЩЕ переживали за меня или за Киллиана.

Только когда у меня появились дети, я осознала, что брак родителей существует совершенно отдельно от нас: меня, Тео и Моне.

У нас своя жизнь, у них – своя.

Нужно сказать, что Олив на самом деле из тех дочерей/женщин/людей, который поняли бы мои отношения с Лу, но я никогда на нее такое не возложу. Могу только представлять себе, как обстояло бы дело, если бы Олив была мне не дочерью… а, например, подругой… и я могла рассказывать ей то, что женщина рассказывает лучшей подруге.

Мне кажется совершенно нечестным и неправильным не делиться всем этим еще и с Рамоной. Когда-нибудь я расскажу ей ВСЕ-Е-Е. Вчера мы переписывались, только не об этом. Она остригла волосы и прислала фото. Мне очень понравилась стрижка. А еще у них на ферме новая шелковистая курица, она прислала и ее фото – такая белая и пушистая! Ей дали имя Долли Партон. Мне всегда утешительно думать о том, что Рамона там, дома, делает свои уличные скульптуры и занимается прополкой своего птичьего сада, и это настоящее воплощение идеальной деревенской жизни делает ее счастливой.

Талли вчера загрузил видео нового акустического кавера, и я написала ему на этот счет. Новая неделя – еще и новый цвет. Розовый! Он ответил, прислав мне еще фото из сада Шивон. Он и папа часто переписываются, а его новое видео быстро набрало кучу просмотров, что для него просто классно.

Не знаю, известно ли Шивон, что он снимает ее сад и посылает мне фотки. Говорит ли он ей «да, мам, кстати, я сфотографирую твои петунии, чтобы послать Винсент Уайльд, потому что мы общаемся не меньше раза в неделю, обсуждаем музыку и цвета»?

Я послала ему фото бледно-розовой рамки, висящей на стене внизу… младенцы Фенна и Флорентина в розовых одеяльцах.

Лу только что перевернулся. Джентльмен ворочается!

И, кажется, мама уже спустилась.

Лу уходит, решив ознакомиться со скейтпарком. Винсент с удовольствием отмечает, сколько тонкости и вежливости в том, как он находит себе занятия, чтобы дать ей время побыть с родными. Она бы не возражала, если бы он остался! Ведь это их совместная поездка! Но Лу, который умеет ко всему приспособиться и с которым легко практически во всем, каждый день находит новые способы произвести на нее впечатление.

Ивонн – организатор свадебных церемоний, и уже ушла на работу. Ее допоздна не будет. Она уже попрощалась с Соломоном и Авророй, потому что не вернется до их отъезда в аэропорт.

В гостиной собрались ее родные люди, и здесь шумновато. Из телефона Соломона доносится музыка – резкие басовые звуки – и работает телевизор: идет словесная телеигра на голландском. Она на диване, между мамой и сестрой. Папа и Тео стоят, и папа держит телефон у уха Тео.

Соломон берется рассказывать им одну из своих любимых историй. О том, как они с Авророй приехали в Роттердам в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда Аврора была беременна Тео, и пошли на концерт «Led Zeppelin» в Роттердам Ахой. И как потом они с Авророй автостопом доехали до Амстердама, и здесь им так понравилось, что они решили искать способ остаться, но дедушка Винсент заболел и мог умереть, и Аврора решила вернуться домой. А когда ее отец умер, она не могла решиться оставить маму одну в Кентукки. И только после смерти бабушки Винсент Аврора и Соломон решили проводить как можно времени за пределами США, возвращаясь туда лишь по необходимости.

Эта история всегда заставляет Винсент задумываться о жизни родителей до того, как брат и она с сестрой появились на свет, и испытывать благодарность за то, что родители воспитали в детях умение распахнуть глаза навстречу надежде и приключениям. Винсент, Тео и Моне в детстве путешествовали повсюду и часто ложились спать гораздо позже, чем положено по не существующим для них правилам, посещая крутые художественные галереи и офигенные музыкальные студии. В детстве каждый раз, когда Винсент с радостным волнением узнавала о существовании новой страны или культуры, папа открывал атлас «Rand McNally» или доставал глобус, и они вместе смотрели на эти страны, мечтали поехать туда и вобрать в себя новые впечатления. Пока дети росли, родители всегда давали им понять, что их чувства и мечты важны и что при этом нормально не мочь разобраться или даже запутаться в своих ощущениях. Винсент приложила все усилия, чтобы воспитать Колма и Олив в том же духе.

Независимо от того, что ждет их с Киллианом впереди, она будет всегда гордиться, каких детей они воспитали.

Она смотрит на экран телевизора, но мыслями она далеко – вспоминает, как Колм и Олив были младенцами, те длинные дни, когда Киллиан преподавал всю вторую