Яйца были на столе, в шестиквартовых корзинах, запачканные куриным пометом и облепленные соломой. Их нужно было чистить стальной мочалкой.

Какие важные вещи Рии надо было обдумать? Главное – слова. Слова, которые сказал ей Уэйн как раз перед тем, как из задней двери вышла миссис Монк.

«Я бы тебя трахнул, если б ты не была такая страшная».

Она оделась и, когда кофе сварился, налила себе чашку и вышла наружу – на боковую веранду, которая сейчас была в глубокой утренней тени. Аспирин уже начал действовать, и теперь вместо боли у Рии в голове образовалась пустота – ясная зыбкая пустота, окруженная легким жужжанием.

Она не страшная. Рия точно знала, что она не страшная. Но разве человек может быть уверен, что он не страшный?

Но если бы она была страшная, разве Билли Дауд стал бы с ней гулять? Но Билли Дауд гордился своей добротой.

Но Уэйн был пьян, когда это сказал. Спьяну человек всегда говорит правду.

Хорошо, что сегодня Рия не поехала навещать мать. Если бы та выведала у Рии, что случилось, – Рия не могла исключить такой возможности, – мать могла бы решить, что Уэйн заслуживает наказания. Она могла бы позвонить его отцу, священнику. Ее возмутило бы, что он сказал «трахнуть», – гораздо сильнее возмутило бы, чем слово «страшная». Она бы совершенно неправильно поняла, в чем дело.

Реакция отца Рии была бы сложнее. Он винил бы Билли за то, что тот привел Рию в такое злачное место. Билли и всех его дружков. Он бы рассердился из-за слова «трахнуть», но главное – ему было бы стыдно за дочь. Он бы всю жизнь испытывал стыд из-за того, что мужчина назвал его дочь страшной.

Нельзя подпускать родителей к своим настоящим унижениям.

Рия знала, что она не страшная. Но откуда ей знать, что она на самом деле не страшная?

Она не думала про Билли и Уэйна – про то, что эта история может означать в их отношениях. Она пока вообще не очень интересовалась другими людьми. Она решила, что эту фразу Уэйн произнес своим настоящим голосом.

Рии не хотелось обратно в дом – смотреть на корзины, полные грязных яиц. Она пошла по проселочной дороге, щурясь на солнечный свет. Перебегая от одного островка тени к другому, она опускала голову. Здесь каждое дерево было непохоже на другое и каждое было вехой на пути, когда в детстве Рия спрашивала мать, как далеко та разрешает ей выйти навстречу отцу, который возвращался из города. До куста боярышника. До бука. До клена. Отец останавливал грузовик и позволял Рии ехать на подножке.

На дороге загудела машина. Кто-то знакомый. А может, просто мужчина проехал мимо. Рия решила убраться из виду и пошла наискосок через поле, где трава была дочиста общипана курами и земля вымощена их пометом до гладкости. На одном из деревьев, растущих в дальнем конце поля, братья Рии построили себе древесный дом. Это была просто площадка в ветвях, и еще они прибили к стволу бруски, чтобы легче было залезать наверх. Рия так и сделала – залезла наверх и села на площадке. Она увидела, что ее братья проделали в кроне дырки для наблюдения. Отсюда видно было дорогу, и сейчас Рия могла наблюдать, как по ней едут машины – везут детей из деревни в город, в воскресную школу при баптистской церкви, где занятия начинались рано утром. Люди в машинах Рию не видели. И Билли с Уэйном не смогли бы ее увидеть, даже если бы вдруг явились сюда объясняться, обвинять или извиняться.

Рия посмотрела в другую сторону – там блестела река и виднелась часть прежней ярмарочной площадки. Было хорошо заметно, где когда-то располагался ипподром: там, где сейчас росла высокая трава.

Рия вдруг увидела, что по дорожкам ипподрома идет человек. Это была Юни Морган, одетая в пижаму. Она шла вдоль поля в светлой – может быть, бледно-розовой – пижаме примерно в полдесятого утра. Она шла по беговой дорожке, а когда та свернула вбок, стала спускаться к заросшей прибрежной тропе. И скрылась в кустах.

Юни Морган с торчащей копной белых волос. Пижама и волосы отражали свет. Как перья ангела. Но шла Юни обычной неуклюжей и самоуверенной походкой – голова выставлена вперед, руки машут, как им вздумается. Рия понятия не имела, что делает Юни на поле. Рия ничего не знала об исчезновении Юни. Это зрелище показалось Рии одновременно странным и естественным.

Она вспомнила, как в жаркие летние дни волосы Юни казались ей похожими на снежок или на нити льда, сохранившиеся с зимы, и ей хотелось спрятать лицо в их прохладу.

Она вспомнила нагретую солнцем траву, черемшу и момент, когда превращаешься в Тома, – ощущение, что выскакиваешь вон из кожи.

Она вернулась домой и позвонила Уэйну. Она рассчитала, что он сейчас будет дома, а вся его семья – в церкви.

– Мне нужно у тебя кое-что спросить, но не по телефону, – сказала она. – Папа с мальчиками уехали в Гамильтон.

Когда Уэйн приехал, она сидела на крыльце и чистила куриные яйца.

– Я хочу знать, что ты имел в виду, – сказала она.

– Когда? – спросил он.

Рия посмотрела на него и не стала отводить взгляд. Она сидела с яйцом в одной руке и стальной мочалкой в другой. Уэйн поставил ногу на нижнюю ступеньку крыльца. Руку положил на перила. Он хотел войти в дом, уйти с палящего солнца, но Рия преграждала ему дорогу.

– Я был пьян, – сказал Уэйн. – Ты не страшная.

– Я знаю, что я не страшная.

– Я чувствую себя просто ужасно.

– Но не из-за этого.

– Я был пьян. Это была шутка.

– Ты не хочешь на ней жениться. На Люцилле.

Он привалился к перилам. Рии показалось, что его сейчас стошнит. Но он справился с собой и попытался, как обычно, поднять брови и осадить собеседника презрительной улыбкой.

– Да что ты говоришь? Неужели? Так что же ты мне посоветуешь?

– Напиши записку, – ответила Рия, как будто он спрашивал серьезно. – Сядь в машину и поезжай в Калгари.

– Вот прямо так вот.

– Если хочешь, я поеду с тобой до Торонто. Там ты меня высадишь. Я поживу в Христианской ассоциации молодых женщин, пока не найду какую-нибудь работу.

Она и правда собиралась это сделать. Она всегда клялась, что именно так и намеревалась поступить. Сейчас она чувствовала себя свободней и ее еще сильней ослепляла собственная смелость, чем вчера ночью, когда она была пьяна. Она строила планы на дальнейшую жизнь и давала советы, как будто это было проще простого. Понадобится несколько дней – может быть, даже недель, – чтобы в полной мере осознать все, что она сказала и сделала.

– Ты на карту смотрела когда-нибудь? – спросил Уэйн. – От нас до Калгари не едут через Торонто. От нас нужно ехать до Сарнии, там через границу, через Штаты в Виннипег, а оттуда в Калгари.

– Ну тогда высадишь меня в Виннипеге, это даже лучше.

– У меня только один вопрос. Ты голову в последнее время проверяла?

Но Рия не отступила и даже не улыбнулась. Она только сказала: