Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Типичного… – Профессор коротко хохотнул. – Ну, вы меня, батенька, рассмешили. Нет, конечно, есть определенные общие черты, но эта типичность только подчеркивает исключения из правила. Живущий двойной жизнью преступник умело носит маску нормальности и, если нужно, демонстрирует вполне приличное и даже образцовое поведение. Но! Типично для серийника иметь не слишком высокий социальный статус и уровень образования, однако, тем не менее, история знает Теда Банди. Тот был не только галантен и красив, но еще и высокообразован! Занимался политикой, написал пособие по защите от изнасилований, получил заочно степень доктора философии и открыл частную практику психотерапевта. Кто бы мог подумать, что он – безжалостный убийца, изощренно истязавший своих жертв?! Попался случайно – был задержан за нарушение правил дорожного движения. Или другой пример – Анатолий Оноприенко убивал за одно нападение группу людей, тогда как серийники редко совершают более одного убийства за раз. А вы говорите – типичный… Расскажите-ка мне подробнее о вашем преступнике. Что навело вас на мысль о том, что он владеет гипнозом?
Выслушав внимательно Лямзина и поразмышляв немного, Павел Львович сказал:
– Эти случаи весьма условно можно отнести к серийным убийствам, но в то же время у преступника определенно имеются психопатические черты. Знаете что, молодой человек, я вам сейчас черкну телефончик, а вы не стесняйтесь, позвоните. Алексей Голубев – мой ученик, вел сеансы группового гипноза, накопил немалый опыт и большую базу данных. В особо сложных и интересных случаях он практиковал и регрессивный гипноз, выясняя причины, в том числе и события из детства, которые повлияли на психику его подопечных. Пообщайтесь. Если это вам поможет, я буду рад.
Говорят, перед смертью человек успевает просмотреть всю свою жизнь. Лишь пары секунд хватает, чтобы гаснущее сознание, сжав пространство и время, перенесло мгновенно в детство, в юность, дало возможность заново пережить взлеты и падения, вспомнить запах победы и вкус поражения.
За два шага до смерти надежда все еще не покидает человеческое существо, мозг начинает работать с лихорадочной быстротой, генерируя варианты спасения и отбрасывая мертворожденные, а секунда замедляется так, что можно увидеть полет пули и успеть отступить. Только бы не растеряться в последнее мгновенье и сделать единственно верный шаг…
Это было ошибкой Эльзы – спросить, за что Стас ненавидит ее. Тот встрепенулся, словно вспомнил о невыполненном долге, его волнение сразу испарилось. Мужчина опустил руку в карман, и вот теперь она стояла и смотрела, как медленно, очень медленно, будто в замедленной съемке, появляется из кармана леска и свивается в удавку-петлю.
Феномен замедления времени – вот что сейчас происходило с ней. И неправда, что на самом деле это всего лишь иллюзия – так могли решить только люди, никогда не испытывавшие подобного. Теперь Эльза понимала, почему летчики, пережившие авиакатастрофу, рассказывали, что время реагирует на состояние человека, то замедляя, то ускоряя свой бег.
– Как поживает твоя матушка, Стас? – ровно и спокойно спросила Эльза. – Помню, когда-то она декламировала: «Белые клавиши в сердце моем робко стонали под грубыми пальцами, думы скитались в просторе пустом…» – Эльза и сама не поняла, откуда, из каких глубин всплыли эти стихи. В памяти отчетливо предстало видение: мать Стаса в незабудково-голубом платье, опершись рукой на рояль, читает Брюсова. И даже голос Эльзы вдруг приобрел чужие, не свойственные ей интонации: «Память безмолвно раскрыла альбом, тяжкий альбом, где вседневно страдальцами пишутся строфы о счастье былом…»
Глаза Стаса остекленели, и он замер, словно всматриваясь в сумеречную даль.
– Помнишь, как она учила тебя? – продолжала Эльза тем же грудным голосом. – Ее белокурые локоны склонялись на тетрадь, и она водила твоей рукой, выписывая крючочки и палочки. Она всегда знала, как правильно поступать…
– Нет! – вдруг вскрикнул Стас, возвращаясь в реальность. И желчно продолжил: – Мать предала меня.
– Она любила тебя.
– Бросила меня, когда больше всего была нужна! Сцена ей оказалась дороже меня!
– Она каждый раз возвращалась.
– И снова предавала меня. Я ненавижу ее!
– Ненавидеть ее все равно, что ненавидеть себя. У тебя родинка на щеке, точно как у нее…
Стас схватился за щеку так, словно ее обожгло, и с остервенением потер, а Эльза продолжала говорить, боясь остановиться хоть на секунду. Искушение броситься вперед со всех ног и попытаться проскочить в открытую дверь мимо тюремщика, было очень велико. Но шанс спастись таким образом был столь мал, что приходилось сдерживать себя. Нужно было приблизиться к убийце, тогда, вероятно, получится выиграть время и все-таки убежать.
– Какая она красивая была, твоя матушка! Да, Бог ее одарил несравненной красотой. Она любила тебя и твоего отца.
– Замолчи! – Стас схватил Эльзу за кисть и больно сжал. Но тут же отдернул руку.
– Я помню, как вы приехали в наш поселок, ты и твой отец. Вы полгода жили одни, лишь потом она нашла вас. Почему ей пришлось разыскивать вас?
– Не твое дело, – прошипел мужчина.
– А я отвечу: потому что она любила.
– Кого? – иронично переспросил Стас.
– Тебя. И, думаю, твоего отца.
Мучитель расхохотался, запрокинув голову и сжав кулаки. Эльза попыталась скользнуть мимо него в проход, но Стас тут же вцепился ей в плечо пальцами и заговорил – быстро, сквозь зубы:
– Она оставляла меня с отцом, а тот истязал меня. Срывал на мне злость за то, что не может заставить ее любить себя, и наказывал меня за малейшую провинность. Но не это самое страшное. Самым страшным было выслушивать его изощренные издевки. Никогда больше никто так не унижал меня, как родной отец! И ты еще уверяешь, что она любила меня?!
Эльза хотела что-то сказать, но Стас перебил ее:
– Ты хотела узнать, за что я ненавижу тебя? Так знай: именно ты окончательно украла у меня отца – всегда жестокий со мной, он таял от умиления, глядя на тебя.
– Неправда! Вскоре мы с мамой уехали из поселка.
– Твоя мать была шлюхой, такой же, как ты.
Эльза задохнулась от обиды и гнева – и в тот момент в ставни отчетливо постучали. Стас изменился в лице и, выскочив из комнаты, захлопнул за собой дверь.
На какое-то время воцарилась тишина, потом снаружи раздались два глухих хлопка, похожих на выстрелы, и у Эльзы от страха оборвалось сердце. Что, если это был Никита и он приехал спасать ее? А теперь муж, может быть, лежит убитый. Или раненый.
Эльза потеряла счет времени. Сколько она сидела на полу, размазывая слезы по щекам – минуту, две или час? Она уже успела так уверить себя, что погиб именно Никита, и в горе оплакать его, что, когда дверь приоткрылась, не испытала ни малейшего страха. Если Стас пришел убить ее – она с радостью подставит ему шею, теперь жизнь ей не мила.