Она задумалась.

— Столько всего происходило в жизни, знаешь… учеба, дети, работа. Мы строили дом на берегу океана, — начала она рассказывать, но мысленно слышала голос отца: «…могут жить мелкие млекопитающие, ночные бабочки и насекомые…». — Я просто забыла.

— Ты уже знаешь, как это сделать? — спросил он после долгой паузы.

— Да, — ответила она.

— Когда?

— Когда захочешь.

Он с трудом отвернулся к окну.

— Как можно скорее. Завтра?

— Хорошо. Завтра.

— Спасибо тебе, — сказал он и посмотрел на нее, словно признавался в любви. У входной двери ее обнюхал старый раскормленный пес. Сестра стояла на крыльце, на морозе, курила.

— Сигарету?

Она поняла, что сестра хочет поговорить, и, к своему удивлению, согласилась. Сигарета была тоненькая, ментоловая. Первая затяжка ее ошеломила.

— Ему дают морфий — в пластырях, — поэтому сознание спутанное, — сказала женщина. — А вы издалека?

Только тогда она поняла, что сестра ничего не знает. Она не знала, что ответить.

— Да нет. Мы одно время вместе работали, — сказала она уверенно, кто бы мог подумать, что она так ловко врет. — Я — заграничный корреспондент, — придумала она еще, объясняя свой, уже чужой здесь, акцент.

— Бог несправедлив. Несправедлив и жесток. Так мучить человека… — произнесла его сестра, и на ее лице появилось выражение какого-то ожесточения. — Хорошо, что вы его навестили, он так одинок. По утрам приходит медсестра из поликлиники. Она говорит, что лучше бы положить его в хоспис, но он не хочет.

Женщины одновременно загасили окурки в снегу, те даже не зашипели.

— Я зайду завтра, — сказала она, — попрощаться, перед отъездом.

— Завтра? Так скоро? Он так радовался встрече с вами… А вы только на два дня, — сестра сделала такое движение, словно хотела схватить ее за руку, словно готова была добавить: — Не бросай нас.

Ей пришлось перенести дату отъезда — она не ожидала, что все произойдет так быстро. Основной рейс, из Европы домой, поменять не удалось, получилось, что у нее в запасе целая неделя. Но она решила не оставаться здесь, а уехать сразу, тем более что в этом снегу и мраке чувствовала себя чужой. На завтрашний день нашлись билеты в Амстердам и Лондон, после обеда, она выбрала Амстердам. Погуляет недельку по городу.

Она в одиночестве поужинала, потом зашагала по главной улице в Старый город. Рассматривала витрины маленьких магазинчиков — главным образом сувениры и бижутерия из янтаря, которая ей не нравилась. Да и сам город показался неосязаемым, слишком большим и слишком холодным. Люди шли закутанные, почти полностью закрыв лица воротниками и шарфами, изо рта вылетали облачка пара. На тротуарах лежали груды замерзшего снега. Она не поехала в общежитие, где жила когда-то. Честно говоря, все ее здесь отталкивало. Она вдруг удивилась: и почему люди так охотно, по собственной воле, никем не принуждаемые навещают места своей молодости? Что можно там найти, в чем убедиться? Что они здесь были? Или что правильно поступили, уехав? А может, они надеются, что педантичная память о местах юности уподобится замку-«молнии», соединит прошлое с будущим в единую устойчивую плоскость — металлическим швом, зубчик к зубчику.

Видимо, она тоже вызывала в местных жителях отторжение: они избегали смотреть на нее, отводили глаза. Такое ощущение, что сбылась детская мечта: стать невидимкой. Сказочный предмет — шапка-невидимка, которую надевают на голову, чтобы на время исчезнуть с горизонта других людей.

В последние годы она поняла, что сделаться невидимкой очень просто — достаточно быть женщиной среднего возраста без особых примет. Не только для мужчин, но и для женщин, которые перестают воспринимать ее как конкурентку. Это был новый удивительный опыт — она чувствовала, как чужие взгляды, не касаясь, проскальзывают по ее лицу, по щекам, по носу. Эти взгляды проходили через ее тело — вероятно, прохожие видели сквозь нее рекламы, пейзажи, расписания. О да, похоже, она сделалась прозрачна, она подумала, что, в сущности, это здорово, надо только научиться использовать эти возможности. В случае чего никто ее не запомнит, свидетели скажут: «какая-то женщина…» и «тут еще кто-то стоял…». Мужчины в этом смысле более беспощадны, чем женщины, которые изредка обращают внимание хотя бы на сережки, мужчины же смотрят на нее не дольше секунды и не скрывают этого. Порой только ребенок по какой-то неведомой прихоти присосется к ее глазам, подробно и равнодушно исследует ее лицо, а потом отвернется — в будущее.

Вечер она провела в отеле, в сауне, потом заснула — быстро, устав от смены часовых поясов, сама не своя, словно одинокая карта, вытащенная из родной колоды и засунутая в другую, экзотическую. Утром проснулась слишком рано и вдруг перепугалась. Она лежала на спине, было еще темно, ей вспомнился муж — как он, сонный, прощался с ней. Она в панике подумала: вдруг больше его не увидит. Представила, как оставляет сумку у двери, раздевается и ложится рядом с ним — так, как он любит, прижавшись к его голой спине, уткнувшись носом в затылок. Она позвонила домой — там был сейчас вечер, муж только что вернулся из больницы. Мельком упомянула о конгрессе. Рассказала про погоду: сильный мороз, он бы, пожалуй, не выдержал. Напомнила о цветах в саду — их обязательно надо поливать, особенно эстрагон, растущий среди камней. Поинтересовалась, не звонили ли с работы. Потом приняла душ, тщательно подкрасилась и первой спустилась на завтрак.

Вынула из косметички ампулу, похожую на пробный флакончик духов. По дороге купила в аптеке шприц. Получилось забавно: она забыла это странное слово «шприц», сказала сначала «спринцовка» — слова звучали похоже.

Она ехала по городу на такси и постепенно осознавала, откуда это ощущение чужести: город стал совершенно другим, он ничем не напоминал тот, что хранился в ее сознании, памяти не за что было зацепиться. Она ничего не узнавала. Дома слишком тяжелые, приземистые, улицы слишком широкие, двери слишком массивные, новые машины ехали по новым улицам, да еще и не по той стороне, к которой она привыкла. Поэтому ей все время казалось, что она попала в зазеркалье, в сказочную страну, где все ненастоящее, а стало быть, в определенном смысле все возможно. Никто не может поймать ее за руку, удержать. Она двигается по этим замерзшим улицам, словно пришелец из другого измерения, существо высшею порядка, ей приходится съеживаться, чтобы уместиться в этом пространстве. Единственное, что она должна выполнить, — эту миссию, ясную и стерильную, любовную.

Таксист немного поблуждал по этому поселку вилл, носившему сказочное название «Залесье Горное» — за горами, за лесами. Она ведала ему остановиться за углом, возле маленького бара, расплатилась.

Быстрым шагом прошла несколько десятков метров до калитки, с трудом пробралась к дому по знакомой, заваленной снегом тропинке. Когда она тронула калитку, с нее упала шапка снега, открыв номер дома: один.

Дверь снова открыла сестра, глаза у нее были заплаканные.