В середине августа Николас жадно прочитал в газете о первой американской воздушной атаке в Европе, на территории оккупированной гитлеровцами Франции. Кроме того, Соединенные Штаты присоединились к Англии в бомбежках германских городов.

Цирк переехал в Сан-Франциско и на два дня обосновался в Окленде. Ближе к вечеру, как всегда перед выступлением, Николас до блеска начищал ботинки. Кристиана не раз предлагала помощь, однако он неизменно улыбался и отвечал, что эту работу мужчина обязан выполнять самостоятельно. Бывший немецкий граф умел всегда выглядеть безупречно, будь то фрак с белой бабочкой или рабочая одежда. Сейчас, машинально водя щеткой, Николас слушал радио и пропустил звук остановившегося возле трейлера велосипеда. А когда поднял голову, увидел юношу в форме почтовой компании «Вестерн Юнион». Дрожащей рукой тот подал пакет, и Николас со страхом его взял. С некоторых пор телеграммы вызывали у него ненависть. Посыльный убежал прежде, чем адресат успел распечатать конверт. Он стоял, снова и снова перечитывая расплывавшиеся строчки и не понимая ни слова. Не желая понимать.

«Военный департамент с сожалением извещает вас, что капрал Тобиас Бинг… убит во время боевых действий… и преданно служил стране… с сожалением извещает… с сожалением извещает…».

Буквы запрыгали перед глазами; из груди вырвался странный звериный звук, похожий одновременно на рычание и на стон. Кристиана шла по улице, услышала вопль и побежала, решив, что какое-то животное ранено и нуждается в помощи, а увидела Николаса, застывшего с телеграммой в руке. Она взяла листок, прочитала и молча обняла мужа. Он ожил и зарыдал. Хорошо, что Лукаса не оказалось дома, мальчик ушел на очередной урок к клоунам: те учили его жонглировать. Кристиана привела мужа в трейлер и усадила на диван. Он продолжал плакать.

– Погиб… погиб… все-таки убили, – бессвязно твердил он. Тобиас был ребенком. Ему еще не исполнилось девятнадцати, а жизнь уже кончилась. Несколько часов подряд Николас как безумный раскачивался из стороны в сторону и оплакивал сына.

Новость стремительно разлетелась по цирковому городку. Потерь уже насчитывалось немало, как среди добровольцев, так и среди призванных на службу. Рабочие, артисты, сыновья, братья. В буклете цирка даже появилась отдельная страница в честь погибших за свою страну. Теперь в скорбный список попал и Тобиас. Днем пришли отец и братья Кристианы, однако поговорить с Николасом не удалось; он почти ничего не понимал, только плакал в объятиях тестя, и Шандор плакал вместе с ним.

– Такой хороший мальчик, – наконец пробормотал он. – Никогда не доставлял мне неприятностей и хлопот. – Шандор долго сидел с зятем. Ближе к вечеру Кристиана спросила, не отменить ли выступление. Николас находился в ужасном состоянии, однако знал, что обязан выйти на манеж. Их с Кристианой номер давно стал кульминацией программы, и публика не простила бы предательства. Причины отмены никого не интересовали, а личная трагедия оставалась личной. Николас молча покачал головой.

– Ты уверен? – Кристиана волновалась за мужа. Джон Ринглинг Норт, Джо Херлихай и инспектор манежа пришли, чтобы выразить соболезнование. Президент цирка даже распорядился приспустить флаг. Все тяжело переживали утрату, а из трейлера Кати раздавался отчаянный крик. Тобиаса знали и любили многие, но особенно безутешно горевал Лукас. Мальчик лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и рыдал. Он потерял старшего брата, который всегда был для него не только кумиром, но и лучшим другом – более близким, чем отец.

В тот вечер Николас шел на представление, как на похороны. Репетировать у него не хватило сил, к счастью, номер был давно отточен до совершенства, так что провести его они смогли бы даже во сне. Ну а если бы исполнению не хватило воодушевления и блеска, публика все равно бы этого не заметила. Лошади выглядели впечатляюще, а Кристиана восхищала красотой и изяществом, так что Николасу оставалось лишь присутствовать на манеже. Ни на что другое он все равно не был способен.

Кристиана помогла мужу одеться, и он слепо пошел за ней в конюшню. Рабочие вызвались отвести животных в главный шатер; все они искренне сочувствовали горю и скорбели о гибели Тобиаса.

В начале программы инспектор манежа объявил минуту молчания в память о погибшем воине и назвал имя героя. Хорошо, что Николас этого не слышал, иначе потерял бы остатки самообладания. Он чувствовал себя раздавленным. Сыновья составляли смысл его жизни, девять лет назад он уже потерял дочь. Теперь из трех детей в живых остался один Лукас.

Послышалась знакомая музыка, предварявшая их выход, и Николас с Кристианой выехали на Пегасе и Афине. Улыбка Бинга больше походила на гримасу боли, и партнерша старалась исправить ситуацию собственной эмоциональностью. Но выступал Николас безупречно. Кристиана хорошо знала мужа, а потому видела, что он слепо выполняет давно заученные элементы, а движется, как лунатик. Она пыталась подбодрить его улыбкой, но он не замечал ничего вокруг. Пегас отработал практически самостоятельно, без руководства хозяина. Покидая манеж, Николас держал поводья слабее обычного и не обратил внимания на оставленный кем-то на полу шест. Пегас тоже не заметил препятствия, споткнулся и едва не упал. Шок вывел Николаса из ступора, но было уже поздно. Липициан серьезно повредил ногу и жестоко захромал. Хозяин сразу спешился, чтобы выяснить, что случилось. Кристиана тоже оказалась рядом.

– В чем дело? – испуганно спросила она, зная, как важен для мужа конь. Для одного дня трагедий уже произошло более чем достаточно. Но именно шок от потери сына и состояние Николаса послужили причиной нового несчастья. Впервые за все время выступлений он утратил бдительность.

– Кажется, растянул связки. Это моя вина. Надо было смотреть вперед. – Обычно он внимательно следил, куда направляет своего любимца, но только не сегодня. Сегодня он не видел ничего, кроме сына, который уже никогда не вернется с войны. Безопасность Пегаса его не заботила.

Николас попросил прислать трейлер, чтобы отвезти липициана в конюшню, так как побоялся травмировать его еще больше, а одному из рабочих поручил немедленно вызвать ветеринара. В стойле сразу крепко забинтовал ногу, но Пегас все равно с трудом мог сделать хотя бы шаг. Для любой лошади подобная травма становится фатальной, а потому Кристиана молилась, чтобы их случай оказался исключительным. Она понимала, что гибель Пегаса убьет его хозяина, а он и так уже едва не умирал от горя.

Впервые за четыре года работы в цирке Николас не пошел смотреть выступление жены и не выехал в финале. Все это время он оставался в конюшне, дожидаясь ветеринара, который пришел после полуночи. Он отлично знал свое дело и не собирался скрывать от Николаса правду.

– Положение тяжелое. Бессмысленно притворяться и делать вид, что это не так. Перелома нет, но связки не просто растянуты, а порваны. Боюсь, выход один: пристрелить. – Пегас был мощным тяжелым животным на стройных, грациозных ногах. В случае серьезной травмы подобное сложение становилось смертельной западней; многие скаковые лошади погибли от пули, потому что уже не могли выздороветь. Но Николас наотрез отказался прислушиваться к рекомендации ветеринара.