А вопоквая-артолу с радостью будут делать теплые подстилки для человечьих детенышей. И могучий Шигауханам наверняка не откажет добрым соседям, если те позовут на свои поля и в сады искусных такивах-ниан.

Какой красивый мир по имени Рамор может получиться…

Солдаты догнали Олькоя уже при выходе из долины.

— Ты опять за свое? — укоризненно спросил товарища Лиал, опытный раллоден, служивший еще под началом Лива Кайнена. — Послушай, друг, у всех нас есть свое горе, и мы с уважением относимся к твоему. Но это не значит, что ты имеешь право самовольно покидать крепость и отправляться на поиски приключений. Слышал ведь, что наша крошка Аммаласуна собирается идти войной и против палчелоров? Погоди чуток, напьешься вражьей крови, отплатишь за Ченьюр.

А пока не доставляй нам забот. Только вот не хватало гоняться высунув язык по всему Рамору за одним безумным топорником.

— Я не верю, что они ушли, — отвечал Олькой. И глаза его возбужденно блестели. — Они наверняка где-то прячутся, подстерегают неосторожных. Ждут. Я чувствую, как они ждут удобного момента, чтобы снова напасть на Каин. Но я настороже, как ночной хищник… Я хожу кругами возле своего логова, и я не дам им застать нас врасплох!

— Совсем повредился в уме, бедняга, — вполголоса заметил один из солдат своему товарищу. — А ведь какая была вздорная и ругливая баба. Она же колотила его. Я сам видел. Во-оот такой вот палкой…

— Колотила, было дело, — откликнулся рыжий топорник по имени Рюг. — . Но с той же палкой и полезла на стены искать своего ненаглядного в самый разгар сражения. И погибла, как погибают воины, — в бою. Вот что я видел собственными глазами.

— Он очень любил ее, — вздохнул Лиал. Положил тяжелую ладонь на плечо Олькою: — Пойдем. Эльо Кайнен приказал тебе вернуться в крепость и заняться делом. Эльо Кайнен говорит, что в походе против палчелоров ты будешь идти в первых рядах. Рядом с ним.

Но Олькой тревожно оглядывался, вытянув шею.

— Тише! Тише! Вы что, не слышите? Кто-то приближается…

Рюг завел было глаза под лоб, демонстрируя всем, как он утомлен выходками полубезумного товарища, но милделина внезапно поддержал сам Лиал:

— И впрямь что-то шелестит. Эк травы поднялись — ничего не видно. А ну-ка… — И он перешел на язык жестов.

Пригнувшись, короткими перебежками, воины Каина двинулись навстречу источнику странных звуков.

Ползти в высокой и густой траве, да еще с такой ношей, было нелегко. Но Вувахона подгоняла мысль о том, что он делает важное и нужное дело. Главное — встретить двуруких, а там уж он им все-все объяснит. Докричится…

Да что объяснять? Подарки говорят сами за себя. Они свидетельствует о чистоте помыслов и мирных намерениях. Это же так очевидно.

Рюг первым добрался до места, где шуршало и шелестело что-то наверняка не маленькое. Уж точно, что не птичка и не букашка. Увесистое тело ломилось сквозь высокую траву, даже не собираясь соблюдать осторожность.

Так обычно ходит сытый панон-тераваль. Когда ему не нужно охотиться, он не нуждается и в тишине. Ведь все и так знают, что он — единственный и полноправный хозяин здешних мест. И поди поспорь с этой прорвой клыков и когтей.

Так что ничего хорошего от неизбежной встречи Рюг не ожидал.

И все же не смог сдержать вополь ужаса и отвращения, когда чуть ли не прямо под ноги ему выбралась гигантская гусеница, покрытая цветной длинной шерстью. Посредине ее толстого, мерзко извивающегося тела торчал белый нарост.

Гусеница приподнялась, продемонстрировав ошарашенному человеку распахнутую пасть размером с добрый казанок и полную сверкающих острых зубов. Сколько их было? Сто? Двести?

Вокруг рта шевелились, словно пиявки, жаждущие крови, какие-то темные отростки. Щупальца.

Тварь грозила воину не только зубами, но и крюками темных когтей, которыми завершалась каждая из бесчисленного множества ее мохнатых лап.

Такого страшного, опасного и вместе с тем уродливого существа топорник в своей жизни не видел. Он шарахнулся в сторону и принялся звать товарищей.

А вообще-то его тошнило…

Наткнувшись на двурукого, Вувахон немного растерялся. Впрочем, совсем ненадолго.

Когда минул первый приступ испуга — а в этом состоянии Созидатели, как известно, замирают, — маленький пряха предпринял попытку наладить контакт и взаимопонимание с человеком.

Он приподнялся, показывая, что у него очень маленькие коготки, созданные природой и Шигау-ханамом только для того, чтобы работать с тканями, и с этой же целью открыл рот и показал зубки. Кроме того, Вувахон очень хорошо помнил странную вещь — улыбку, которой столько внимания уделял в своих мыслях и рассказах Руф.

И Вувахон постарался очень хорошо улыбнуться, чтобы человек тут же понял, как он радуется этой неожиданной встрече.

А потом, когда двурукий не проявил никаких признаков агрессии и даже вежливо отошел на шаг, освобождая вопоквая-артолу место для беседы, малыш внятно и отчетливо произнес:

— Вувахон — это я. Вувахон пришел с миром и принес подарки. Хоффриххи для ваших детенышей…

Четверо солдат опасливо разглядывали мерзкого уродца. Тот извивался своим гигантским телом и то и дело разевал пасть, окруженную щупальцами и утыканную тонкими и острыми, как рыбьи кости, зубами. И при этом тупо таращился на людей.

Глаза у него были те еще — со здоровый кулачище, не всякий милделин таким кулаком похвастается. Черные, глянцевые, похожие на застывшую смолу. Ничего не выражающие. Или глаза были темно-синие? Впрочем, какая разница…

— Гадость какая, — сказал раллоден Лиал. — Я такого еще никогда не видел. Надо бы забрать «это» с собой в крепость, а потом забальзамировать в меду и отправить в Газарру, чтобы наш Каббад его внимательно рассмотрел.

— Нужна Каббаду эта страховидла! Прикончить ее, и вся недолга, — возразил Рюг, которого по-прежнему тошнило при одном взгляде на жирную гусеницу-переростка.

— Не все так просто, — неожиданно здраво рассудил Олькой. — Хорошо, если он здесь один такой, уродина несчастная, ползает. А если их расплодилось невесть сколько и все это в окрестностях Каина? Не зря окутана тайной смерть варвара… И чует мое сердце, что это мерзкое создание кое-что могло бы порассказать нам о последней битве палчелоров…

— Одумайся, друг мой! — урезонил его Лиал. — Как оно, безмозглое, тебе что-то расскажет.

— А оно не безмозглое, — глухо проговорил Олькой. — Оно — то самое чудовище, порожденное чернотой ночного неба. Я знаю. Мне видение было.

— Только его видений нам не хватало, — буркнул Рюг, ни к кому конкретно не адресуясь.

— Угу, — согласился четвертый воин — мечник, прибывший накануне из Газарры с последним подкреплением и по этой причине плохо разбирающийся в ситуации. Но и ему было очевидно, что тварь нужно прикончить, потому что…