— Ты привыкнешь, — сказала она. — Через месяц-другой тебе даже на ум не придут все твои сомнения. Если мы начнем действовать немедленно, то займем первый из построенных домов. Уже на Рождество сможем праздновать новоселье.

— Нельзя ли отложить этот разговор?

— Это ни к чему. Ты уже и так знаешь, — ответила Линдси. — Веселее, Дэвид. Мы должны радоваться такой удаче. Я радуюсь. А ты? Давай же, Дэвид, оживай! Мы так счастливы! — И она помахала передо мной своим новым колечком, как мальчишка моделью аэроплана.

Мне было приятно видеть, что она так рада нашей помолвке, и я хотел сделать ее еще счастливее.

Люси подошла к моему столу. Она передала мне конверт, затем наклонилась к Линдси, точно полицейский детектив, нависающий над подозреваемым во время допроса.

— Главное в поздравлениях — это когда знаешь, что они искренни, — произнесла она. — Отличный проект. Мои поздравления. — После чего вышла из конторы, хлопнув напоследок дверью.

— Не пришивай себе ярлыков, дорогая, — крикнула Линдси ей вслед. — Ты же не можешь вечно покупать одежду в одних и тех же магазинах.

Когда Линдси повернулась, я ответил ей слабой улыбкой и открыл конверт. Там было заявление Люси с просьбой об увольнении и прикрепленная к заявлению записка: «Рекомендаций не требуется, у меня на примете хорошее агентство».

Лишившись дара речи, я сунул заявление в стол.

— Фу-ты ну-ты, — довольно говорила тем временем Линдси, посверкивая на меня своим бриллиантиком. — И куда ты сегодня меня поведешь?

Люси в этот вечер дома не оказалось. Она не собиралась отвечать ни по мобильнику, ни по домашнему телефону.

Да я и сам не знал, что ей сказать, тем более и ее ответ был известен заранее.

И так ясно, что произошло. Она слышала наш разговор и решила, что больше у меня работать не может, ей стало ясно, каково мое истинное лицо.

Но все равно надо было объясниться.

Я чувствовал, что должен что-то кому-то сказать. Но что и кому? Пес не поймет бесчестность моего поступка, и я только напрасно потрачу время, втолковывая ему, в чем состоит моя подлость, и в конце концов он скажет что-нибудь вроде: «На вашем месте я старался бы быть приятен всем. У меня это всегда срабатывало».

А что объяснять Линдси? Мечты ее были близки к осуществлению, оставался всего шаг. Да и что мы могли поделать? Контракт уже подписан. Любая задержка вызовет только еще большие осложнения, внесет еще больше путаницы и, в конечном счете, не приведет ни к чему хорошему. Я так погряз в этих бумагах, что путь назад оказался бы значительно более утомительным, чем доведение работы до конца. Тем более что ответ Линдси был известен заранее.

На следующее утро, так и не отдохнув толком от покера, закончившегося в четыре утра, я тупо уставился на свой рабочий стол. Обертка от последнего купленного Люси пирожного еще лежала передо мной. В блестящем целлофане соблазнительно маячила темная шоколадная крошка. Я помял ее в пальцах и ощутил приторно-горький запах. Наверное, так пахнет разлука.

Что я наделал? Нет, это было не то «что я наделал?», которое произносят, поставив на «16, красное», когда шарик выпадает на «17, черное», а «что я наделал?», раздающееся, когда приходишь в магазин и не можешь сообразить, что же хотел купить.

Что-то упущено, выпало из цепи причинно-следственных связей. Чего-то я безвозвратно лишился. Потерял навсегда. Конечно, это в первую очередь Люси, но не только она.

— От тебя веет печалью, — заметил Пучок, — точно от обнаруженного в ящике стола дневника предка. — Он положил подбородок мне на колено и заглядывал в глаза, щурясь от света лампы.

— Со мной все в порядке, дружище.

— Вам надо обзавестись блохой, — посоветовал четвероногий. — Это лучшее средство от меланхолии.

— Как тебя понимать?

— Когда у вас зудит и чешется под мышками, вам уже не до печали. Надолго забываешь о проблемах. А как только ее выловишь из шерсти, мир снова становится прекрасен.

«Все же дешевле, чем психотерапия», — подумалось мне.

Днем я нанес последний визит в Чартерстаун, чтобы побыть с миссис Кэд-Боф, когда все дела будут закончены.

Надо сказать, что, как правило, никто так не делает. Обычная практика такова: после оформления документов и заключения сделки агент сидит в конторе и дожидается, пока на счету не появятся заветные цифры. Таково нормальное положение вещей. Я, однако, уверенно делал обратное. Игра в покер в высшей лиге стала привычным явлением в моей жизни и прочно вошла в распорядок дня. Задолженность банку была погашена, и я уже приближался к первой полусотне «заработанных» в игре и положенных на счет тысяч.

Я нанял фургон для перевозки вещей миссис Кэдуоллер-Бофорт и такси для нее самой. Но в последнюю минуту решил, что довезу ее на своей машине.

Тиббса все это уже не тревожило ни в малейшей степени. Если дело пройдет без сучка, без задоринки, а как еще оно могло пройти, когда адвокаты с обеих сторон — покупающей и продающей — у тебя в кармане, то сделка будет завершена к трем часам. Было полтретьего, когда я подъехал к воротам поместья, где уже стояли три грузовика, нагруженные доверху деталями, из которых будут собирать временное ограждение, а рядом с ними пара фургонов для рабочих.

В этот раз я подъехал к самому крыльцу — благо ворота были нараспашку, — издалека видно, что намечается переезд. Люди, таскавшие вещи, сновали туда-сюда.

Айя Напа проводила меня до оранжереи, впереди вприпрыжку бежал Пучок, торопясь поздороваться с миссис Кэд-Боф. Она была страшно рада его появлению, и пес стал кататься у ее ног брюхом кверху, умоляя почесать его везде, где только можно.

Миссис Кэдуоллер-Бофорт сидела в компании двух дородных деревенских леди — дважды подумаешь, прежде чем связываться с такими.

— Вот он, — заявила одна из них, сверля меня взглядом. — Разоритель.

Под ее взором я почувствовал себя пресмыкающимся гадом.

— Не надо так с мистером… — Миссис Кэдуоллер-Бофорт, видимо, опять забыла, как меня зовут. — Это мое дело. Ничего не поделаешь, перемены должны были наступить рано или поздно, и места эти должен кто-то привести в порядок. У земли должен быть хозяин.

— Увидите, Эдит, приведением в порядок это не кончится, говорю вам, — продолжала увещевать ее соседка.

— Уверена, вы преувеличиваете, дорогая.

— Я преувеличиваю? — раздраженно спросила она, обращаясь напрямую ко мне.

— Ничего не поделаешь, — услышал я собственный голос, — что сделано, то сделано.

— Вы могли бы вовремя остановить это, если бы только захотели, — заявил этот призрак совести. — По-моему, вы просто одурачили бедную леди, отняв у нее все самое дорогое, что она имела в жизни, ради сиюминутной выгоды.