Черно-белая птица скользнула над тропой, предвещая роковую неудачу.

Я где-то читал, что для того, чтобы отпугнуть невезение, нужно плюнуть и с поклоном сказать: «Привет, миссис Сорока!»

Так я и поступил, но, похоже, это не произвело на птицу впечатления.

— А ну, пошла! — Пучок, мягко галопируя, понесся за ней.

Птица скрылась в ветвях.

— Bay! Как я люблю, когда она так делает! — порадовался Пучок.

Задрав голову, я попытался отыскать в вышине сороку. Неужели она принесла на хвосте несчастье? Не уверен, но мне показалось, что она нагло усмехается, глядя на меня из ветвей.

Мы договорились встретиться с Линдси вечером на ее квартире. Пес гостил у нее — сидел в клетке-переноске, в так называемом «собачьем доме», хотя домом его ни одна собака, даже самая сумасшедшая, считать не станет, так что я отвез его к Люси, которая устраивала нечто вроде вечеринки в обеденное время.

Квартиру Люси снимала в старом квартале возле железнодорожной станции Ворсинг. Она немало потрудилась, чтобы сделать это место своим: выкинула старую мебель, развесила по стенам самолично сделанные черно-белые снимки панорамы побережья, а над камином, вставив в раму, поместила фотографию Пучка в полете, выхватывающего мяч из моей руки по команде «прыгай!». Помню тот дико ветреный день, волосы у меня развевались, спутавшись в нечесаную гриву, точно у друида, которого изгнали из священной рощи, чтобы он привел себя в порядок, прежде чем предстать пред светлы очи языческих богов.

— Большой воздух! — восхищался Пучок. Эти слова он произнес после ухода — прискорбный результат того, что я позволил ему поздно вечером смотреть мотокросс по телевизору, по пятому каналу.

— Великолепный снимок, — заметил я Люси.

— Легко снимать звезд, — ответила она, почесывая Пучку лоб.

— Проклятье! — прохрипел пес. — Что еще за снимки?

Я попытался объяснить ему, но бросил эту затею, не окончив спора о том, возможно ли, чтобы он находился в маленькой коробочке, когда он точно знает, что стоит передо мной.

Я был наспех представлен паре, носившей имена Дейв и Петра. Джим, естественно, тоже был тут как тут. Люди за столом, освещенные приятельскими чувствами и сиянием свечей. Вот он, мир, частью которого мне следовало бы быть, подумал я.

Люси проводила меня до дверей.

— Он может оставаться у нас хоть до послезавтра, если хотите.

Это «у нас» сорвалось с ее губ, как шар, брошенный на боулинговую дорожку. Я просто не имел права желать, чтобы она оставалась одна, не встречалась с другими мужчинами, ведь у меня самого не было по отношению к ней серьезных намерений.

— Я вам позвоню, — пробормотал я.

— Идет, — откликнулась Люси. — Да и сами заходите как-нибудь на обед.

— Было бы неплохо. Возможно, вы пригласили бы и своих друзей.

— Или не пригласили бы. — Она вопросительно подняла брови и потом легонько пожала мою руку. Об ногу потерлась лохматая щетка, посмотрев вниз, я увидел присоседившегося к сцене прощания Пучка.

— Ведь, правда же, с ней здорово? — заявил он, прежде чем вернуться в гостиную к столу. Затем я услышал его обращение к гостям: — Ну, кто сегодня похвалит меня лучше всех? Этот вечер позволит нам быть экстравагантными, леди и джентльмены, поскольку я чувствую, что открыт для лести.

— Пока. — Я клюнул Люси в щеку и направился к машине.

А еще через полчаса передо мной замаячила дверь квартиры Линдси. Я догадывался, что последние новости приведут ее в небывало хорошее настроение, но что-то удерживало меня от того, чтобы сразу сообщить ей приятное известие. Мобильный я отключил после звонка Кота, который вывел меня из себя, и никакими силами не мог заставить себя включить его снова.

Вечер выдался теплый, и я не стал надевать пиджака. Я позвонил в дверь и обратил внимание, что жимолость у ее окна в цвету, и сладкий запах окутал меня, заставив подумать, что, может быть, все не так уж и плохо, надо только пережить это трудное время. Под навесом крыльца я приметил птичье гнездо, потом еще одно.

Вот ведь, живут же птахи у нее на самом крыльце, а Линдси их не гонит, потому что любит всякую живность. Это просто у них с Пучком возникло непонимание. Со временем, как знать, может быть, все и уляжется.

— Детка, слава богу, я так беспокоилась, как ты? — Она была в ночной сорочке, но ссадина все еще оставалась искусно замаскированной тональным кремом, так что ее даже невозможно было заметить.

Мы обнялись и поцеловали друг друга.

— Я тут провернул одно дело, — сказал я после того, как наши губы разомкнулись. — Так что теперь все будет хорошо, можешь не волноваться. Я сделал все, как они хотели. Скоро мы станем богаты, и собаки тоже станут богаче, правда, не настолько, как могли бы.

Линдси как будто забыла и про свою ссадину, и про все, что с ней случилось. Она набросилась на меня с объятиями.

— Я так счастлива! — восклицала она. — О, фантастика, давай же заходи скорее!

На кровати ее были разбросаны журналы «Интерьер Дизайн» — для тех, кто хочет внести красоту и удобство в свой дом.

— У нас есть деньги, у нас есть деньги, — непрерывно щебетала она, как птица, приветствующая весну. — Мы будем купаться в деньгах. — Линдси закружилась по своему белому ковру, будто ей только что сообщили, что она выиграла главный приз лотереи. — Да! — вдруг воскликнула она и остановилась. — У меня тоже есть для тебя сюрприз! — Голос ее дрожал от радостного волнения.

В руках у нее я ничего не заметил. Однако она стояла, упирая руки в бока и загадочно улыбаясь.

— Да? В самом деле?

— Ты что, ничего не видишь?

— Ах, да, да, да…

Из-под ночной сорочки проглядывал полный комплект сексуальной «упряжи»: с чулками-сеточками, подвязками, псевдотрусиками и корсетом, переходившим в лифчик, упруго поддерживающий грудь, — в общем, было заметно, что она готовилась к встрече…

Линдси отлучилась на кухню и вернулась с бутылкой «Вдовы Клико» и двумя бокалами для шампанского, напоминающими прозрачные флейты.

— Ну, что ты замер с лицом, как отшлепанная задница, — сказала Линдси. — Сделку надо спрыснуть. Ты сделал это и теперь можешь наслаждаться содеянным.

Она была права. Поздно давать задний ход, жизнь есть жизнь.

— Раздевайся, — продолжала она каким-то эротично-грудным голосом.

— По-моему, ты это могла бы сделать за меня.

— Собачья шерсть… — деликатно напомнила она. — Ты же не хочешь, чтобы она осталась у нас на кровати…

Потом мы занимались этим не только на кровати, но и на полу рядом с вазой, из которой торчал бамбук (что было довольно неудобно), и наша страсть не знала пределов.